Пушкин и пустота. Рождение культуры из духа реальности

В подобной ситуации следует, чуть умерив пафос тревожных настроений, попытаться более дробно наметить грани полемики; выявить философские диспозиции литературного и практического проектов; диагностировать суть разновекторных тенденций, по возможности обобщить теоретические положения и художественную практику, их представляющую; обозначить пути разрешения тех или иных проблем (Бог, культура, человек) в аспекте движения социальной мифологии.

Копия копии нескольких копий симулякра

Размышляя о наиболее распространенных настроениях и понятийном аппарате современной отечественной культуры, не получится игнорировать слово симулякр – самое популярное в последние десятилетия, с успехом прописавшееся в русском постмодернистском тезаурусе. Понятие «симулякр» введено Жаном Бодрийяром и означает «копию без оригинала» – обманку, рекламный имидж, не обеспеченный подлинным содержанием. Соответственно диктату симулякра, размышляет Дж. Барнс, одно из ведущих настроений современной культуры, «интеллектуальный долг» заключается в том, чтобы «подчиниться современности и отринуть как сентиментальные и глубинно-фальшивые все вздохи по тому, что именуется сомнительным термином „подлинник“. Мы должны требовать копий, ибо реальность, истина, аутентичность копии – это то, что мы можем присваивать, колонизировать, реструктурировать, использовать как источник jouissance („наслаждение“), и наконец, когда мы того захотим – если захотим – реальность копии станет реальностью, которую нам суждено встретить на своем пути, оспорить и уничтожить».

Симулякр в нашей реальности – это не столько модное словечко, сколько самая реальность отношений с традиционными категориями действительности и духа: любовь к авторитетной букве классики оформляется через цитирование, косвенное либо прямое, торжественными заверениями в верности высокой традиции. Основное напряжение между классикой и современностью заключается в том, что любая идея Пушкина, Толстого или Достоевского, наложенная на исторический или идеологический контексты конца XX – начала XXI веков, традиционно обнаруживает универсализм применения, но в то же время демонстрирует искусственность и неискренность. В этом смысле русские классики тождественны авторитету Платона: любое слово – в строку, потому что оно звучит неизменно свежо и актуально.

Пушкин-Толстой-Достоевский – наши хрестоматийные «всё», осваиваются или с академической рассудочностью, или с апробированными десятилетиями ведомственными хрестоматийными молитвами, или с многозначительной постмодернистской иронией. Чем больше трут золото на памятнике, тем меньше позолоты не на произведениях Пушкина-Толстого-Достоевского, а на сконструированных мифах Пушкина-Толстого-Достоевского: нага, прозрачна и таинственна поэзия гениев, а позолота – на руках апологетов и на подошвах ниспровергателей. Практика обожествления классиков идет не от практики жизни, ориентирующейся на бесконечное количество культурных моделей, а от стратегии симулякра, который одевается в произвольные формулы (от классических до самых провокационных), рядящиеся под живую действительность.

Данная процедура общения с классикой, быть может, удачна и бесспорна, когда речь идет о принадлежности источника и цитирующего к единому принципиально целостному по мировоззрению периоду культуры и цивилизации. В том же случае, когда эпоха источника и эпоха цитирующего объединяются на принципах, произвольно объединяющих аналогию, символизацию и ассоциацию, ценность источника девальвируется, при этом сам источник не утрачивает заложенный в нем интерпретационный потенциал.

При очередной репродукции номинала (мысль классика), ввержении его в новый контекст, сакральный смысл номинала стирается. В итоге можно говорить о торжестве подделки при полном отсутствии, либо обесценивании, оригинала: классика подвергается симулякрированию, интеллектуальному и художественному травестированию независимо от интенций цитирующего.

Для создания дифференцированного образа современных дискуссий нельзя ограничиться вниманием только лишь к полемическим доминантам. Поиски перспектив многообразны, спектр предложений и инвестигаторских моделей велик по разбросу: философские стратегии, классические концепции, политические идеи, экономические аналогии, идеологические ассоциации, провокационные игры на интеллектуальную ловкость социальных убеждений, исторические ремейки, футуристические головоломки, прогностические игры, правила которых никто не знает, но в которых многие обожают импровизировать.

Для полноты картины следует, по возможности избегая частностей, уделить внимание тем культурно-идеологическим конструктам, которые в эстетической и идеологической полемике XIX века именовались «школами», а в ХХ веке – могут быть названы «корпорациями» в соответствии с репрезентативными категориями нашей эпохи.

Корпоратив традиционалистов