Пушкин и пустота. Рождение культуры из духа реальности

Сегодня необходимо понять, что психологизм перестал быть ведущим стилем культуры. Психологизм как основа классической русской литературы грандиозен, прекрасен и почти бесспорен, он является одной из продуктивных философско-эстетических практик и утопий, а также выразительной экспортной визиткой уникальной российской ментальности-духовности. Психологизм был козырной картой культуры конца XIX – начала ХХ веков – в эпоху популярности фрейдистских теорий, во многом основанных на идеях и образах Достоевского. Культура ХХ века стала постепенно преодолевать психологизм, вытеснять его новыми философско-эстетическими экспериментами, которые по значимости и эффекту ничуть не уступали кропотливому и многословному изучению мятущейся человеческой души.

В итоге психологизм остался памятником великой литературной эпохе, эстетикой, которой в ХХ веке нашлось немало конкурирующих литературных стилей.

Один из явных недостатков психологического письма – замедление сюжета – принцип, без которого обессмысливается массовая (отметим, самая потребляемая) культура ХХ столетия. Жанры современного кинематографа отказываются от психологизма в пользу динамического действия, словесной лаконичности, риторической брутальности, столь привлекательных для массового потребителя культуры.

Чтобы понять неестественность присутствия психологизма в культуре конца ХХ века, нужно допустить чудовищную операцию – отнять у героя Шварценеггера культовую фразу «I’ll be back» («Я вернусь»), ставшую, по мнению Британского киносовета, самой распространенной киноцитатой в мире, и наградить его душераздирающим монологом в стиле Раскольникова. Фраза из «Терминатора» прописалась в лексиконе американцев в качестве звукового образа сильного бренда самой Америки. Отечественные попытки реанимировать статус психологизма сталкиваются с его невостребованностью на рынке современных культурных услуг.

Оценка конкурентной среды

Современности есть чем гордиться, и она по привычке гордится Пушкиным. Только как-то неуверенно. Слишком много вокруг конкурирующих брендов, куда более мощно позиционирующих себя.

В конкуренцию с Пушкиным входят самые произвольные и разнокачественные культурные марки. Разговоры о засилье массовой культуры, гламурных поделок постмодернизма и т. д. превратились в песни поп-культуры. Куда более значимым видится анализ явлений, которые функционируют в потребительском пространстве бренда «Пушкин».

Стоимость бренда «Пушкин» к концу ХХ века постоянно снижалась, что было обусловлено ухудшением конкурентных позиций классики, ее отставанием от лидеров постмодернисткого массмедийного рынка, которые, безусловно, более симпатичны потребителю и по дерзкому оформлению мысли, и по привлекательности ценовых предложений – провокационных идей, адекватных рыночной реальности.

Традиционно высокие учетные ставки классической культуры, поддерживаемые школой и государственной политикой в области искусства, подстегнули рост потребления товаров и услуг с низкими учетными ставками, не требующими исключительных духовных вложений. Человеку и обществу оказалось легче общаться с деньгами и товарами, чем с творческим наследием Пушкина, дивиденды от которого эфемерны и не приносят ощутимой выгоды.

Идея классической культуры традиционно мыслится как пространство обитания шедевров и гениев, курируемых школой, театрами и Минкультом. Список наиболее оберегаемых властями фигур возглавляется Пушкиным. Казалось бы, это очень хорошо. Со всех сторон, кстати, хорошо, кроме одной. Пушкин стоит на дороге современного искусства, не «актуального», о котором речь пойдет далее, а искусства современности, того, что обязано создавать и обеспечивать функционирование разного рода смыслов, потребных человеку, чтобы себя осознать. Пушкин при всем своем гигантизме (истинном и раздуваемом ведомственными апологетами) не в состоянии справиться с кризисом идей, преодоление которого, собственно, и ожидается современностью от искусства.

Искусство Советской власти до конца «оттепели» справлялось с возложенными на него задачами. Оно создавало и проповедовало ценности, нормы, моральные обычаи, героев, приоритеты и мифы. Пусть с высоты XXI века все перечисленное покажется ничтожным и низвергнутым, но именно оно определяло индивидуальную психологию человека и социальный климат.

Прозвучавшая мысль очень удачна для обвинения в симпатиях к социалистическому, непременно тоталитарному прошлому. Тогда следует адресовать аналогичное обвинение кузнице американской мифологии – Голливуду, который до сих пор успешно выполняет ту же функцию, что и культурный госзаказ в эпоху развитого социализма. Но при этом без заклинательных клятв верности классической традиции.