Пушкин и пустота. Рождение культуры из духа реальности

Уроки литературы не проходят даром. Юный читатель, еще не умеющий целоваться, свыкается с мыслью, что он стар и опытен и мало что может ожидать его, одинокого и покинутого, в жизни, которую он знает по беллетристическим книжкам.

Парадокс читательской рецепции заключается в том, что у идеального поклонника романтической эстетики никогда не возникает резонного вопроса: «Эко тебя, милого, жизнь скрутила, когда же ты это все успел – и родиться, и тотчас разочароваться?» Читатель верит романтикам, не внимая голосу природы и здравого смысла.

Вообще жизнь поражает многообразием любовно-возрастных чудачеств, но даже самое банальное эмпирическое чувство, как правило, осуществляется по сценарию культуры.

Жизненный факт не может быть безотносительным критерием выявления того или иного казуса возрастных переживаний. Причины ранней любовной разочарованности персонажей следует искать в философских исканиях словесности: она делает все, чтобы убедить читателя в неминуемости композиции такого свойства: первая любовь, смутная мечтательность, мысль об обреченности чувства, недоверие к судьбе и тотальная разочарованность. Эту мысль со всей откровенностью выразил герой Б. Констана: «У поэтов я по преимуществу читал все то, что напоминало о быстротечности жизни человеческой. Мне казалось, что нет такой цели, которая была бы достойна малейшего усилия».

Подобные настроения неминуемо приводят героя, а заодно и читателя к ощущению мировой тоски. Но чем скорее страсти наскучат молодым героям, тем убедительнее прозвучит мысль о непохожести молодого романтического страдальца на всех прочих известных литературных персонажей. Вот тут писатели полагают своим долгом назвать причины драмы: острие полемического задора направляется против общества, губящего все страстное, молодое, рожденное для ласк и поцелуев.

Писательская фантазия настойчива в создании печального образа юности, главное очарование которой во многих случаях заключается в том, что она обязательно будет принесена в жертву литературной идее.

Когда по твоей могиле…

Литература – главный поставщик того состояния, когда, по Гарсиа Маркесу, кажется, что по твоей могиле гуси ходят.

Литература упрочила юношескую уверенность в традиционности возрастных «ремесел» – одиночество, обманутость, печаль, смерть.

Причины изначальной разочарованности юного человека излагает Ф. Шатобриан: «Совершенное одиночество и беспрестанное созерцание природы привели меня в состояние, описать которое почти невозможно. Не имея на земле, так сказать, ни родича, ни друга, не изведав еще любви, я страдал еще от избытка жизненных сил». Казалось бы, любовь предложит родича, стол и дом и от души пощиплет перья жизненных сил и научит ценить жизнь. Как бы не так.

Судьба романтических страдальцев трагически печальна: родиться, быть окруженными заботами и любовью и умереть молодыми, не испытав тихой радости существования, так и не разобравшись в том, что жизнь предназначена не для того, чтобы умертвить себя первой случайной любовью, но чтобы испытать еще одну жизнь, свободную от кипучих страстей. Жизнь, отмеченную покоем и медленным приближением к тайне сущего, привыканием к вечности.

Юные герои романтизма относятся к смерти как заправские патологоанатомы. Они стоят на краю могилы… и какими только риторическими пышностями не обставляется желание побыстрее перейти в мир иной.

Общая картина книжных предпочтений выглядела безальтернативно. Нельзя не согласиться с Г. Торренте Бальестером (какое-то странное, кстати, имя): «У всех романтических героев мрачно-похоронный вид, и они напоминают героев трагедии, которые устроили коротенький антракт, чтобы отдать дань скверному любовному приключению. Они трагичны всегда, даже когда завтракают. Всем своим видом они словно говорят: „Как только завершим трапезу, тотчас же покончим счеты с жизнью. На любовь у нас времени мало: либидо не должно помешать нашим последним размышлениям о Ничто “».

Ницше изрек страшную мысль: «Жить один раз – значит вообще не жить». Идея, сформулированная в связи с совершенно другим вопросом, может быть косвенно применима к рассуждениям о цене осуществленной жизни. Герои романтиков живут один раз, они переполнены юношескими волнениями, сыплют несбыточными клятвами, безрассудно распоряжаются своей жизнью и готовы всю ее отдать за один поцелуй. Хотя, если быть объективными, подобная цена поцелуя не столь велика – героям жить-то осталось немного. Им дарована всего одна жизнь, нелепая в своей неосмысленности и настойчивом желании ее прервать. Обратимся к авторитету А. Шамиссо: «Этот малый мог бы почесть себя счастливцем, ежели бы его душа была хоть наполовину столь же бессмертна, как его куртка». Уравнивание бессмертной души с тленной вещью симптоматично. Сегодня юный романтик пообещал щедро расплатиться за поцелуй, а завтра или через неделю ему все равно умирать на поединке с врагом или со злосчастной судьбой, так и не износив модной курточки, купленной для прельщения миленьких барышень.