Сие меня побуждает вас покорнейше просить об уведомлении меня, справедливо ли таковое известие, или нет. Я уверен, впрочем, что вы слишком благомыслящи, чтобы не чувствовать в полной мере столь великодушного к вам монаршего снисхождения и не стремиться учинить себя достойным оного» (XIII, 307).
На это письмо Пушкин незамедлительно ответил:
«Так как я действительно в Москве читал свою трагедию некоторым особам (конечно не из ослушания, но только потому, что худо понял Высочайшую волю Государя), то поставляю за долг препроводить ее Вашему превосходительству, в том самом виде, как она была мною читана, дабы Вы сами изволили видеть дух, в котором она сочинена» (XIII, 308).
Рукопись «Годунова» Царь, как выяснилось в дальнейшем, сам читать не стал, а поручил Бенкендорфу дать ее на отзыв кому-нибудь из сведущих и надежных литераторов. Таковым по понятиям Бенкендорфа был Фаддей Венедиктович Булгарин, который и составил соответствующий отзыв.
«Я имел счастие представить Государю Императору Комедию вашу о царе Борисе и о Гришке Отрепьеве. Его Величество изволил прочесть оную с большим удовольствием и на поднесенной мною по сему предмету записке собственноручно написал следующее:
“Я считаю, что цель г. Пушкина была бы выполнена, если б
Пушкин ответил с достоинством, что ничего переделывать не будет: «Жалею, что я не в силах уже переделать мною однажды написанное» (XIII, 317).
А когда некоторое время спустя он понял, что отзыв написал Булгарин (который мимоходом еще и содрал несколько сцен для своего исторического романа «Димитрий Самозванец»), негодованию поэта не было границ. Последовала серия издевательских эпиграмм:
(III, 245) и др.
Что касается «Бориса Годунова», то Пушкин, оскорбленный рекомендацией переделать его «в роман наподобие Валтера Скота», отложил трагедию в дальний ящик и лишь через несколько лет, в январе 1830 г., возобновил свое ходатайство о ее напечатании.
«Мне было бы прискорбно, – писал Пушкин Бенкендорфу, – отказаться от напечатания сочинения, которое я долго обдумывал и которым наиболее удовлетворен» (XIV, 398,
В ответ Бенкендорф заявил, что представит рукопись Царю только после того, как Пушкин переменит в трагедии «еще некоторые, слишком тривияльные места». «…Тогда я вменю себе в приятнейшую обязанность, – присовокупил Бенкендорф, – снова представить сие стихотворение Государю Императору» (XIV, 59).
Однако Пушкин и на этот раз проявил твердость, отказавшись вносить изменения в трагедию и еще через три месяца, 16 апреля 1830 г., вновь обратился через Бенкендорфа к Царю:
«Моя трагедия – произведение вполне искреннее, и я по совести не могу вычеркнуть того, что мне представляется существенным. Я умоляю Его Величество простить мне смелость моих возражений…» Поэт завершает письмо просьбой «развязать ему руки и дозволить напечатать трагедию в том виде, как он считает нужным» (XIV, 406,
Разрешение последовало через две недели:
«Что же касается трагедии вашей о Годунове, то Его Императорское Величество разрешает вам напечатать ее за вашей личной ответственностью» (
«Борис Годунов» был напечатан в конце 1830 г. «в первобытной красоте» (XIV, 89), и Царь, наконец, прочитал историческую драму Пушкина, которая вызвала у него неподдельное восхищение:
«Милостивый государь, Александр Сергеевич!
Его Величество Государь Император поручить мне изволил уведомить Вас, что сочинение Ваше: Борис Годунов, изволил читать с особым удовольствием.
Вменяя себе в приятную обязанность уведомить Вас о сем лестном отзыве Августейшего Монарха, имею честь быть с истинным почтением и преданностью,
Ваш, милостивый государь,
покорнейший слуга А. Бенкендорф
9 Генваря 1831» (XIV, 142).
После «Годунова»