Пушкин – Тайная любовь

Если заняться подробным изучением пушкинского пенькового донжуанского «галстука», то непременно обнаружится, что со всеми изображенными в нем женщинами поэт имел-таки самые близкие отношения. Да иные он просто не считал достойными быть зафиксированными в анналах своей памяти! В его сюиты ни одна женщина не попала просто так – как теперь говорят, за красивые глазки. А потому при знакомстве с листом 50 Лицейской тетради приходится верить фактографическому признанию Пушкина в том, что не без взаимности он был интимно близок и с княгиней Авдотьей Голицыной, и с графиней Натальей Кочубей (вероятно, уже в бытность ее Строгановой). Ведь лица этих своих пассий он подчеркнуто развернул к нам на три четверти – до почти полных анфасов.

ПРАВИЛО № 18: развернутость женских лиц от профиля до анфаса у Пушкина всегда означает степень удовлетворенности его и его пассии сложившимися у них интимными отношениями.

А вот бакунинский полный, ни на градус не развернутый профиль призван свидетельствовать о том, что 18-летний выпускник Лицея Пушкин в своих притязаниях по отношению к Екатерине явно поторопился. Если чего и добился, то более чем двухлетней настырностью да «гипнозом» своего блестящего ума. Это, как, впрочем, и грубая сила, понуждение – причина быстро проходящей очарованности. То есть того, что неиспорченную нравом и неразбуженную, пока еще «спящую» чувствами девушку Бакунину от него, ее слишком настойчивого ухажера, после случившегося-таки у них интима напрочь оттолкнуло.

Он осмысливает это с горьким сожалением в течение ряда лет. Сразу – в поэме «Руслан и Людмила», над которой работает с лицейских времен. Вместе со своим Русланом, везущим домой спящую волшебным, неестественным сном Людмилу, ввиду собственного неудачного любовного опыта с Екатериной вздыхает:

…без разделенья
Унылы, грубы наслажденья:
Мы прямо счастливы вдвоем. (IV, 66)

А саму Бакунину с тех самых пор рисует только со спины – отвернувшейся и удаляющейся от него. Как, впрочем, и от остальных своих лицейских воздыхателей.

Глава 3. «Эти уездные барышни!»

Сколько наиболее упорных поклонников было у Екатерины Бакуниной в Лицее, науке вроде бы хорошо известно: ТРОЕ – Пушкин, Илличевский и Пущин. Ее условное имя Елена зафиксировано впервые, похоже, пером Алексея Илличевского. Помните в его ответе «живописца»: «Я выбрал образцом // Елену…»? Кроме идентичной начальной буквы «Е» в именах эллинской красавицы и реальной девушки Бакуниной, для начитанных в античной литературе лицеистов важно также то, что Елена – красавица ТРОЯнская: в каком-то смысле отражающая собственную достаточно сложную жизненную коллизию троих одноклассников.

ПД 841, л. 81 об.

Ее Пушкин и отобразит на обороте чернового листа 81 в ПД 841 осенью 1829 года, когда вместе со своим приятелем Алексеем Николаевичем Вульфом будет гостить в имении его дяди Павла Ивановича Вульфа – селе Павловском Берновской волости Старицкого уезда Тверской губернии. На этом листе с единственной впоследствии зачеркнутой фразой «В одной из наших южных губерний…» он начинает обдумывать свою «Барышню-крестьянку» из будущих «Повестей покойного Ивана Петровича Белкина», которую закончит через год – в сентябре 1830 года. Это будет уже в селе Болдине Нижегородской губернии во время пребывания поэта в холерном карантине, на несколько месяцев оттянувшем его свадьбу с Натальей Гончаровой.

В науке об этом пушкинском листе укоренилось, правда, другое представление. Но одно лишь присутствие рисующего Пушкина в Павловском вместе с Вульфом – вовсе ведь не достаточный аргумент считать профиль, изображенный на листе 81 об. справа от центрального, принадлежащим Алексею Вульфу, как некогда трактовал этот рисунок тверской пушкинист-художник Юрий Леонидович Керцелли[22]. А в повернутой к нам спиной девушке, уже в связи с якобы присутствием в сюите Алексея Вульфа, – еще меньше резона опознавать его пассию-кузину Анну Петровну Керн.

Хотя именно такая атрибуция обнаруживается и в вышедшей в авторитетной серии «ЖЗЛ» более поздней по времени книге все того же тверского краеведа Владимира Ивановича Сысоева «Анна Керн. Жизнь во имя любви». Причем, опираясь на мнение супруги художника Ларисы Филипповны Керцелли, автор книги предлагает нам согласиться с отнесением к Анне Керн не только изображения уходящей девушки, но и парных профилей в нижней части рассматриваемого нами «деревенско-павловского» листа[23].