Пушкин – Тайная любовь

В шарадах Анне тогда выпала роль Клеопатры. Заглянув в ее корзинку с цветами, из которой должна была, в соответствии с легендой, выползти ужалившая Клеопатру змея, Пушкин ревниво осведомился, не является ли этой змеей (змеем-искусителем?) его приятель Александр Полторацкий – как он уже успел заметить, в то время счастливый поклонник-кузен Анны.

В 1824 году Пушкин, по сути, только знакомится с Анной. Эпистолярно. Через своего полтавского приятеля Аркадия Гавриловича Родзянко, у которого явно для глаз и самой молодой кокетки 8 декабря спрашивает: «Объясни мне, милый, что такое Анна Петровна Керн, которая написала много нежностей обо мне своей кузине?» (XIII, 128) Напрочь лишенная гордости, не в меру покладистая, живущая вечным поиском удовольствий любви и организацией условий для их осуществления Анна откликнулась сразу же, не обращая внимания на довольно непристойные шуточки самих своих приятелей, что называется, вслух насчет ее двусмысленного семейного положения.

ПД 846, л. 56 об.

ПД 846, л. 56 об.

Переформатироваться тема единственной ночи с Клеопатрой могла у Пушкина еще осенью 1828 года – после разговора с Бакуниной в белых берете и волане на шее один на один и встречи с нею в приютинском доме у все тех же Олениных. В черновиках стихотворной части к своему незавершенному прозаическому произведению 1835 года «Египетские ночи» – о Клеопатре – Пушкин изобразил свою страсть к Екатерине в виде сильной и красивой белой лошади. В линиях тела животного благородных кровей пером проработал только самое главное – голову, штриховками называющую имя любимой и дату его единственного с нею интимного контакта, имевшего место, как мы помним, 25 мая 1817 года в Царском Селе.

Настороженные уши лошади скручены в «бантик», напоминающий запечатленную на соколовском портрете 1828 года бакунинскую прическу. От резкого, гневного рывка головой гривка из-за ушей лошади в форме наштрихованного слова «гнѢвъ» выбилась на лоб – место нахождения крупного ювелирного украшения, которое тогда, судя по упомянутому соколовскому портрету, носила Екатерина. Рот у лошади открыт, а в нем …застряло то самое «25 Мая», за которое Бакунина до сих пор не может Пушкина простить. Тот же самый текст более крупными буквами выписан по холке и крупу животного.

Как видим, рисунок этот – явное следствие уже состоявшегося нелицеприятного разговора Пушкина с Бакуниной. На именинном вечере у Олениных в Приютине к этой его многолетней пассии на его, скорее всего, глазах (или хотя бы в разговорах знакомых) начал «подбираться» все тот же его приятель – «змий-искуситель» и его первой Клеопатры, Анны Керн, Александр Александрович Полторацкий. И Пушкин понял, что той его царскосельской майской ночи с Екатериной суждено так и остаться в его жизни единственной.

Осознав, что ничего больше в реальности ему с этой «темой» не поделать, он переадресует ее, как задание для вдохновения, итальянскому (косвенный намек на знакомую от своего жившего в Италии дядюшки Александра Михайловича с этим языком Екатерину?) артисту-импровизатору своих «Египетских ночей».

Предложенных публикой концертанту для импровизации тем всего пять. И четыре из них, как справедливо отмечает Валентин Непомнящий, «итальянские»[143]. Причем три из этой четверки – еще и с «модным» в тогдашнем читающем обществе английским, байроническим оттенком[144]. Все это, конечно, так. Но явственно прослеживается и еще один, причем гораздо более мощный – объединяющий все пять тем – пушкинско-бакунинский мотив: буквально в каждом предложенном артисту сюжете присутствует «толстый» намек на обстоятельства жизни Екатерины Бакуниной и самого ее обожателя Пушкина. Рассмотрим в этом ракурсе весь список тем в их регламентированном самим поэтом порядке.

В «Семействе Ченчи» в нашем ракурсе более всего интересен жестокий римский вельможа, обесчещивающий и доводящий до попытки самоубийства собственную гордячку-дочь – явный намек на поведение по отношению к Екатерине по возрасту годящегося ей в отцы ее несостоявшегося жениха князя Уманского.

В «Последнем дне Помпеи» важна фамилия автора недавно представленной петербургской публике на эту тему картины Карла Брюллова. Петербургский высший свет знает, что родной брат этого живописца Александр Брюллов – последний, действительный на тот момент любовник более чем тридцатилетней уже незамужней (стареющей, «разрушающейся» под воздействием времени и «вулкана» чужих страстей) Екатерины Бакуниной.