Пушкин – Тайная любовь

Взрослую Екатерину поэт в восьмой главе «поместил» в великосветскую гостиную наподобие литературного салона Екатерины Андреевны Карамзиной его юности. После смерти историографа, а особенно когда подросли дети, Екатерине Андреевне пришлось, конечно, расширить кружок своих обычных гостей – друзей мужа. Но традиции этого просуществовавшего в общей сложности более двадцати лет знаменитого питерского салона оставались прежними. Он был как бы островком литературных и умственных интересов среди чисто внешне блестящего и пышного, а внутри душевно пустого и холодного света.

Судя по пушкинскому черновику восьмой главы, старалась сохранять традиции салона своей мачехи и его новая хозяйка – падчерица Екатерины Андреевны княгиня Софья Николаевна Мещерская, урожденная Карамзина (1806–1867):

В гостиной истинно дворянской
Чуждались щегольства речей
И щекотливости мещанской
Журнальных чопорных судей.
Хозяйкой светской и свободной
Был принят слог простонародный
И не пугал ее ушей
Живою странностью своей… (VI, 626–627)

Когда Пушкин впервые попал в дом Карамзиных, Соне было только одиннадцать, и она не могла ничем его заинтересовать. Теперь это была после своей придворной карьеры уже два года как замужняя образованная, живо интересующаяся литературой и искусством молодая и красивая дама, к которой Пушкина будет ревновать его жена Наталья Николаевна. Очевидно, в годы своей фрейлинской службы Софья Карамзина познакомилась и подружилась с Екатериной Бакуниной, которая была старше нее на 11 лет.

Не известно, встречал ли Пушкин в обновленном составом карамзинском салоне, каким описывает его Нонна Марченко[158], все с той же обитой сильно выцветшим от времени красным шерстяным штофом мебелью свою с юности любимую женщину Екатерину. Но, как свидетельствуют строфы восьмой главы «Евгения Онегина», явно знал, что она, все еще дожидающаяся своего счастливого часа, как и нейтрально выписанная «представительница света» Наталья Строганова-Кочубей со страстной носительницей «ревности с боязнью» (не Идалией ли Полетика?) в этом доме бывает:

И та, которой улыбалась
Расцветшей жизни благодать,
И та, которая сбиралась
Уж общим мненьем управлять,
И представительница света,
И та, чья скромная планета
Должна была когда-нибудь
Смиренным счастием блеснуть

,И та, которой сердце, тайно
Нося безумной страсти казнь,
Питало ревность и боязнь, —
Соединенные случайно,
Друг дружке чуждые душой,
Сидели тут одна с другой. (VI, 628)

Почему Пушкин свою Татьяну выдал замуж именно за «в сраженьях изувеченного» генерала? Ну, не знал же он, кажется, наперед, за кого в конце концов выйдет его давняя пассия Бакунина! В принципе, раз не взять ее за себя, то можно «выдавать» за кого угодно, лишь бы морально был ей под стать – соответствовал ожиданиям полюбившей его героиню и испереживавшейся за ее судьбу с упоением читающей его роман публики. Князь Петр Вяземский вспоминает: «Пушкин писал «Онегина» под вдохновениями минуты и под наитием впечатлений, следовавших одно за другим. Одна умная женщина, княгиня Голицына, урожденная графиня Шувалова, известная в конце минувшего столетия своею любознательностью и французскими стихотворениями, царствовавшая в петербургских и заграничных салонах, сердечно привязалась к Татьяне. Однажды спросила она Пушкина: «Что думаете вы сделать с Татьяною? Умоляю вас, устройте хорошенько участь ее». «Будьте покойны, княгиня, – отвечал он, смеясь, – выдам ее замуж за генерал-адъютанта». «Вот и прекрасно, – сказала княгиня, – благодарю». Вяземский завершает эту запись словами: «Легко может быть, что эта шутка порешила судьбу Татьяны и поэмы»[159].

Эта княгиня, Прасковья Андреевна Голицына (1767–1828), кстати, была довольно известной писательницей. В частности, она перевела на французский несколько глав «Евгения Онегина», и сам Пушкин одобрил этот ее труд. В свете княгиню считали несколько чудаковатой. В письме жене 12 мая 1828 года Вяземский сообщал: «Вечером мы с Пушкиным у Голицыной Michel. Она, право, очень мила, и я подобной ей здесь не знаю, хотя и слывет она princesse de Charanton (фр.: княгиней Шарантон, то есть сумасшедшей: в Шарантоне близ Парижа находилась больница для душевнобольных). Но в таком случае предпочту общество Шарантонское всем нашим обществам. Она очень забавно говорила Пушкину о его Онегине и заклинала его не выдавать замуж Татьяны за другого, а разве за Евгения, входила в эти семейные дела со всем жаром и нежною заботливостью родственницы»[160].