– Я понимаю, что читать «Онегина» отрывками неприятно, и, конечно, здесь моя вина. Но пишу я «Онегина» для себя. Это моя прихоть, мое развлечение.
Не следовало печатать до окончания, но такие были обстоятельства… Почему художник может написать картину не для продажи, а для себя и может любоваться ею, когда хочет, а писатель менее свободен в этом отношении? Конечно, Онегин увидится с Таней, но конец, конец……Пушкин долго молчал. Неожиданно поднял он голову и, взглянув мне прямо в глаза, быстро и решительно произнес:
– Как бы не хотелось мне этого конца!.. Развязка произойдет или очень скоро, или долго придется ее ждать.
Таня и Евгений будут стареть со мною, и я долго не расстанусь с ними. Все зависит от того, женюсь я или нет. Если да, то какая жизнь будет Тане? Молодая жена, сцены ревности. Мало времени бедной Тане придется уделить… А Евгений, наверно, обидится и, пожалуй, назло рассыплется на кусочки… Лучше покончить. Не женюсь я, другое дело……Вскоре он женился, уехал в Петербург, и больше я его не видела»[156]
.Неправдоподобную аргументацию и сентиментальность в передаче прямой речи поэта следует, конечно, относить к манере, способу выражения мыслей самой престарелой рассказчицы. Для нас важен смысл того, что ей запомнилось в молодости: неразрывная связь судеб самого поэта и героини его романа Татьяны.
Порадовавшее Валентина Семеновича Непомнящего подтверждение собственным его мыслям о том, что «Онегин» есть часть жизни автора – в буквальном смысле» он нашел в переданных через Л. Толстого адресованных кому-то словах поэта:
Завершение романа, прощание со своей героиней автор переживает прямо как вынужденное расставание с реальной женщиной – своей любимой, суженой, супругой. Не случайно ведь и эпиграф к вышедшей в свет в январе 1832 года восьмой главе «Евгения Онегина» – строчку «Прощай, и если навсегда, то навсегда прощай» – он позаимствовал в одном из стихотворений байроновского цикла 1816 года, который так и назывался: «Стихи о разводе».
Глава 22. «Верный идеал» и ее «генерал»
Осенью 1830 года уже помолвленный с Натальей Гончаровой Пушкин засел в Болдине. Добивался руки этой девушки долго и упорно, а теперь, будто чувствуя неладное, начал сомневаться: а надо ли?.. Раздумывать над этим он стал практически сразу после помолвки в так и не законченном отрывке – якобы переводе с французского: