Пушкин – Тайная любовь

Любви все возрасты покорны;
Но юным, девственным сердцам
Ее порывы благотворны,
Как бури вешние полям:
В дожде страстей они свежеют,
И обновляются, и зреют —
И жизнь могущая дает
И пышный цвет и сладкий плод.
Но в возраст поздний и бесплодный,
На повороте наших лет,
Печален страсти мертвый след

:Так бури осени холодной
В болото обращают луг
И обнажают лес вокруг. (VI, 178)

Облик же своей по-прежнему желанной и неприступной взрослой Татьяны для восьмой главы романа он с Бакуниной в тот приютинский вечер, похоже, все же «списал». Хоть впоследствии и «прикрыл» свои наблюдения «малиновым беретом» с известного портрета, похоже, более благосклонно отнесшейся к нему, послессылочному, его второй первой любови – графини Натальи Строгановой, урожденной Кочубей. Он вполне мог видеть этот портрет в заполненном знаменитостями салоне светской львицы Строгановой, потому что и сам теперь был для нее такой же знаменитостью.

ХVII

«Ужели, – думает Евгений, —
Ужель она? Но точно… Нет…
Как! из глуши степных селений…»
И неотвязчивый лорнет
Он обращает поминутно
На ту, чей вид напомнил смутно
Ему забытые черты.
«Скажи мне, князь, не знаешь ты,
Кто там в малиновом берете
С послом испанским

говорит?»Князь на Онегина глядит.
– Ага! давно ж ты не был в свете,
Постой, тебя представлю я. —
«Да кто ж она?» – Жена моя… (VI, 172)

Глядя на приведенный в одной из предыдущех глав портрет Екатерины Бакуниной работы Петра Соколова, естественно предположить, что за достаточно длинный промежуток тогдашней моды на эти береты она успела поносить их разных цветов и фактур: и белый шелковый, и малиновый бархатный… Как свидетельствуют специалисты, у тогдашних дам для разных сезонов и под разные туалеты имелись береты из разных тканей, потому что эти головные уборы не снимались ни в театре, ни на балах, ни на званых обедах[148].

Н.В. Строганова, художник П.Ф. Соколов, 1824[149]

Ведь какой в принципе может быть государственный интерес у названного здесь Пушкиным именно по его статусу испанского посла — к той же графине Наталье Строгановой? Юрий Лотман в своих комментариях к роману отмечает, что первый посол Испании Хуан Мигуэль Паэс де ла Кадена появился в Петербурге только в 1825 году, после долгого связанного с испанской революцией периода отсутствия дипломатических отношений у России с этой страной[150].

В то время Наталья Викторовна была супругой еще только будущего товарища министра польских и российских внутренних дел. А вот многоопытная, авторитетная и в среде своих подруг, и у высшего начальства, по характеру коммуникабельная фрейлина царицы Екатерина Павловна Бакунина для осваивающегося при русском дворе дипломата – совсем иное дело. Дополнительный канал связи, неформальный выход на все еще с недоверием относящегося к испанской политике императора Александра. Монархи – тоже люди, и личное благоприятное впечатление от представителей иных государств иногда может оказаться результативнее их доводов на официальных переговорах.

Не случаен в пушкинской ремарке и родной язык испанского посла. Ведь, кроме тогдашнего всеобщего дворянского французского, Екатерина Бакунина явно владела и другими иностранными языками. Начатки знаний по ним пришли к ней в детстве, в годы проживания с родителями в Европе. После совершенствоваться в языках нашей девушке тоже было с кем. Как известно, с юности вынужденный европеец дядюшка ее Александр Михайлович Бакунин за многие годы пребывания в Италии с Францией овладел пятью иностранными языками. Какими? Пятым после французского с немецким и английского с итальянским в мысль естественно напрашивается испанский. Чтобы не утратить навыков общения на этих языках в тверской деревне, Бакунин своими знаниями просто обязан был делиться с собственными детьми и своей легко обучаемой языкам племянницей: и ему приятно, и им полезно. Между прочим, не от Екатерины ли Бакуниной у Пушкина – интерес к итальянскому языку?

В общем, Екатеринин тот малиновый берет или Натальин – теперь, конечно, не докажешь, но уж точно пушкинская Татьяна – не кокетка, самозванка и «вавилонская блудница» Анна Керн:

ХIV