Пушкин – Тайная любовь

Со стороны все вроде как благостно. Пушкина по-дружески навещают. Поздравляют. Подбадривают в написании его первой поэмы. После прошедшего 15 мая предварительного распределения лицеистов на службу по ведомствам дают стоящему на пороге жизни молодому человеку советы в трудоустройстве. И вдруг, как бы ни с того ни с сего между Пушкиным и Карамзиным пробегает «черная кошка»: разыгрывается широко расписанный в литературе конфликт по поводу якобы любовного письма 18-летнего наглеца-лицеиста к добропорядочной даме, супруге историографа. Кому и чему в этой истории стоит верить?

Надежнее всего, конечно, самому Пушкину. Словно предвидя, что эта история по слухам и домыслам дойдет и до нас, он оставил нам свое алиби – целый ряд графических признаний и оправданий. Вместе с ними из собранного биографами на эту тему мемуарного достояния складывается достаточно подробная, цельная картина. Из нее следует, что лицеист Пушкин увидел супругу историка 36-летней – как на портрете 1817 года, заказанном художнику Ж-А. Беннеру великой княгиней Екатериной Павловной. В это время ее тезка Карамзина, мать пятерых детей – четверых собственных и одного приемного, все еще была необыкновенно хороша собой. Даже приятель Пушкина Филипп Вигель (по сексуальной ориентации – гей) в своих «Записках» восторгается Карамзиной: «Она была бела, холодна, прекрасна, как статуя древности… Если бы в голове язычника Фидиаса могла блеснуть христианская мысль и он захотел бы изваять Мадонну, то, конечно, дал бы ей черты Карамзиной в молодости…»[65] Далее Филипп Филиппович для характеристики Карамзиной приводит близкие его душе слова пажа Керубино о графине Альмавива из комедии Бомарше «Женитьба Фигаро»: «Ах, как она благородна и прекрасна. Но и как она величественна!»[66]

Впрочем, величественную осанку и манеру держаться с большим достоинством в Карамзиной отмечали все, кто ее знал. Как, кстати, и ее ум, твердость и всегда ровность характера, доброе сердце. Несмотря даже на некоторую холодность, остававшуюся впечатлением о Карамзиной у многих после первой с нею встречи. Тот же Вигель к вышесказанному добавляет: «Душевный жар, скрытый под этой мраморной оболочкой, мог узнать я только позже»[67].

Екатерина Андреевна прожила с мужем 22 года. Она была ему едва ли не идеальной супругой. Во всяком случае, со стороны она видится лучшей из тех, что были у всех других известных русских писателей. Поскольку сумела обеспечить мужу покой и условия для его титанического труда. Была ему другом и помощником: правила корректуры «Истории…», считывала прибывающие из типографии экземпляры… А в незанятое этой нужной работой, домашним хозяйством и детьми время старалась быть еще и душой всего круга их общих с мужем друзей и знакомых.

Любила ли благородно прохладноватая в отношениях со всеми Екатерина Андреевна своего мужа? Сам Карамзин отвечает на этот вопрос довольно расплывчато: «Я смею еще надеяться на счастье… Моя первая жена меня обожала, вторая же выказывает мне более дружбы. Для меня этого достаточно…»[68]. В принципе, некоторая холодность Карамзиной и к собственному почти 50-летнему мужу могла, конечно, на посторонний взгляд, ввести нашего обладающего кипучим темпераментом поэта в некоторое заблуждение. Показаться достаточным основанием попытаться переключить внимание такой еще яркой красавицы, скучающей, как ему могло представляться, в отсутствие должного мужского поклонения, на себя самого – молодого и полного физических сил. Однако, как свидетельствует графика позднелицейского периода на листах 47 и 48 ПД 829, черновиков поэмы, в реальной жизни ничего аномального в отношениях юноши Пушкина с супругой историка Карамзина не было.

Вот на листе 47 он разрабатывает эпизод стычки Рогдая с Фарлафом для второй главы своей поэмы, а в нижней части левого поля по вздорной, конечно, ассоциации со своим крикливым хвастуном Фарлафом вырисовывает левый профиль своего недавнего «обидчика» Карамзина.

Как видим, лацкан сюртука персонажа наш рисовальщик «вырезает» в виде букв «НК» – намека на имя и фамилию Николая Карамзина. Рядом с лацканом вырисовывает вторую верную особую примету историографа – полученную им за создание «Истории Государства Российского» знаменитую звезду, орден Святой Анны первой степени. Инициалы, полные имя-отчество и фамилию Карамзина в этой сюите отдельными буквами и штриховкой в линиях его профиля, волос, одежды, птиц-росчерков Пушкин по своему обычаю прописывает несколько раз.

ПД 829, л. 47