Пушкин – Тайная любовь

Почему Пушкину ничего не рассказал о перипетиях жизни их общей первой любви Екатерины Бакуниной побывавший в Михайловском раньше Дельвига – еще в январе этого же 1825 года – Иван Пущин? Судя по воспоминаниям этого увлеченного подготовкой революции верного пушкинского друга, он посещал ссыльного поэта скорее по общественной надобности. По поручению руководителя продекабристского Северного общества Кондратия Рылеева должен был оговорить непременное участие Пушкина в Петербурге в близящихся, как тогда по всему чувствовалось, великих событиях. Спартанец-Пущин и собственной-то личной жизнью в тот период не занимался, да к тому же последние годы еще и работал в Москве… Словом, интересной для поэта информацией о жизни их общих петербургских знакомых просто не располагал.

Когда в середине апреля 1825 года Дельвиг нагрянул к Пушкину в Михайловское, тот занимался написанием «Андрея Шенье». На листе 64 в ПД 835 с его строками и разместится впоследствии профиль по-настоящему обрадовавшего ссыльного поэта своим приездом гостя. И пусть не путает вас в датировке рядом с профилем Дельвига случайная для этого места тетради тем же карандашом написанная XXI строфа «Евгения Онегина», предназначенная для пятой его главы, работу над которой Пушкин продолжит уже после отъезда друга:

XXI

Спор громче, громче; вдруг Евгений

Хватает длинный нож, и вмиг

Повержен Ленский; страшно тени

Сгустились; нестерпимый крик

Раздался… хижина шатнулась…

И Таня в ужасе проснулась… (VI, 106–107)

Дата приезда Дельвига в Михайловское – «17 АпрѢля» – на пушкинском рисунке «затерялась» среди огромных букв фамилии барона, записанной в линиях волос на его голове. Хотя и без этой подсказки Антон Антонович хорошо узнается по всегдашним его кругленьким очочкам на коротком вздернутом носу. Кто-то из товарищей оставил такое описание внешности Дельвига: «Это был молодой человек, довольно полный, в коричневом сюртуке. Большие осененные густыми, темными бровями глаза блестели сквозь очки в черной оправе; довольно полное, но бледное лицо его было задумчиво, и вообще вся наружность выражала несвойственное летам равнодушие»[91].

ПД 835, л. 64

ПД 835, л. 64

На рисунке поэта мы видим достаточно добродушное, даже веселое лицо Дельвига. Вероятно, таким оно становилось только при общении с однокашником Александром Пушкиным: с лицейских лет друзья-поэты по-человечески понимали, очень любили и неизменно поддерживали друг друга. Да к тому же не было грустным и то, чем Дельвиг намеревался поделиться с псковским изгнанником. Он знал, что Александру отрадно будет услышать о том, что его лицейская пассия Екатерина Бакунина, вопреки недавним ожиданиям столичного света, так и не вышла замуж – дала решительную отставку своему неверному жениху гвардейскому офицеру Владимиру Волкову и все еще продолжает нести свою фрейлинскую службу при дворе.

Нелюбопытный к общественной суете, не терпящий обязательств и перемен личных обстоятельств, Антон Дельвиг, конечно же, не искал этих сведений для друга специально. По всей видимости, они – отголоски каких-то разговоров его более близких к свету столичных приятелей и подруг. Конечно, первой в этом плане приходит в голову «специалистка» по сбору такой информации – супруга Дельвига, недавняя выпускница петербургского частного женского пансиона Софья Салтыкова. Однако познакомит Антона с барышней Софьей Михайловной высоко ценивший интерес этой своей ученицы к отечественной литературе ее преподаватель русской словесности П.А. Плетнев только в мае 1825 года. То есть по возвращении Дельвига от Пушкина[92]. И вместе с этой женщиной в дельвиговский дом, действительно, войдет петербургская «богема»…

Мы не знаем, конечно, что и как именно рассказал Дельвиг в свой приезд в Михайловское Пушкину. Но тот же Владимир Сысоев в своей книге о Екатерине Бакуниной приводит отрывок из письма от 26 декабря 1821 года родственника Бакуниных Никиты Муравьева, сообщающего своей матери о, скорее всего, первом ставшем известным свету любовном похождении Екатерины: «Авантюра Бакуниной чрезвычайно романтична! Остается надеяться, что роман будет продолжаться Бакуниной, которая очаровательна и достойна сделать хорошую партию». Весьма уместно здесь примечание Владимира Ивановича о том, что слово «авантюра» в ту пору, в соответствии со Словарем Владимира Ивановича Даля, переводилось в первую очередь как «поиск счастья»[93].

Конечно, вне реальных обстоятельств сложно понять связь предполагающей абсолютное бескорыстие «чрезвычайной романтичности» с материальным комфортом «хорошей партии». Но логично допустить, что избранник 26-летней все еще «очаровательной» Бакуниной просто молод, хорош собой, но, как это Никите Михайловичу доподлинно известно, или не очень богат, или, быть может, не слишком благородного происхождения (поведения?). И ему самому, романтически настроенному молодому человеку, хочется верить в сказку – надеяться на то, что Екатерина продолжит отношения с героем своего романа и после того, как тоже узнает о последнем обстоятельстве.