Пушкин целился в царя. Царь, поэт и Натали

Пушкин вообще высоко ценил мужскую дружбу, тем более он преклонялся перед личным мужеством декабристов. Ради солидарности с друзьями поэт был готов на многое. Поэтому неудивительно, что при первой встрече с Николаем I Пушкин, не колеблясь, признался царю, что только отсутствие в Петербурге помешало ему прийти 14 декабря вместе с друзьями на Сенатскую площадь. Однако следует полагать, что в течение полуторачасовой беседы Николай I услышал от Пушкина не только это. Иначе как бы он мог признать, что разговаривал с «умнейшим человеком России».

Пушкин, хорошо знавший российскую и мировую историю, был противником революционного насилия. По убеждению Жуковского, «мнения политические Пушкина были в совершенной противоположности с системой буйных демагогов. И они были таковы уже прежде 1830 года». Пушкин скептически оценивал Великую французскую революцию. Для него прославление свободы совсем не означало прославления революции, а тем более демократии.

Нынешний император первый воздвиг плотину (очень слабую еще) против наводнения демократией, худшей, чем в Америке» (не отправленное письмо Чаадаеву).

Во фрагментах десятой главы «Евгения Онегина» Пушкин дает характеристику участников заговора декабристов: «Все это было только скука, безделье молодых умов, забавы взрослых шалунов». А в 1836 г. в своем знаменитом «Памятнике» поэт возвращается к призыву о милости к падшим, т. е. не к невиновным, а оступившимся, к грешникам, заслуживающим помилования. Но только сильная просвещенная власть способна на милосердие, власти «прапорщика» это понятие недоступно.

Пункт четвертый. По убеждению Пушкина, одна из естественных функций государственной власти – отстаивать стратегические интересы государства.

Юность Пушкина прошла в обстановке патриотической эйфории, царившей в стране после блистательной победы над Наполеоном. «Офицеры, ушедшие в поход почти отроками, возвращались, возмужав на бранном воздухе, обвешанные крестами. Солдаты весело разговаривали между собою, вмешивая поминутно в речь немецкие и французские слова. Время незабвенное! Время славы и восторга! Как сильно билось русское сердце при слове отечество!» («Метель».) Однако в произведениях поэта (даже в тех, где прославляются ратные успехи соотечественников) нигде не слышны ноты примитивного «квасного патриотизма». Пушкин чувствовал наличие водораздела между национальными интересами и национальными амбициями. Более того, когда это чувство изменяет «прогрессивной общественности», он остается верен себе, невзирая на обструкцию, демонстративно устраиваемую ему «псевдодиссидентами». В период подавления Варшавского восстания Пушкина осудили почти все фрондеры-либералы за поддержку решительных действий властей. Они даже не удосужились вникнуть в суть позиции Пушкина, который видел польские события сквозь призму противостояния Европы и России. По свидетельству Комаровского, Пушкин в то время озабоченный вид. «Разве вы не понимаете, – говорил он, – что теперь время чуть ли не столь же грозное, как в 1812 году».

Активное политическое вмешательство ведущих стран Западной Европы в «спор славян» было не чем иным, как открытым покушением на суверенитет российского государства. Давление, оказываемое в то время на Россию, возрождало систему двойных стандартов. Нежелание России идти на односторонний пересмотр своих границ, закрепленных международными договорами, превращало страну, в устах западных дипломатов, в «жандарма Европы», «тюрьму народов»; как будто Австрия, Пруссия или Британская империя являли в то время пример свободного и равноправного союза наций. Именно это политическое лицемерие бесило Пушкина и совершенно не волновало «свободолюбивых» друзей поэта (свое пристрастие к свободе они в полной мере проявили спустя шесть лет, когда никто из них не на брался мужества самостоятельно, без разрешения Бенкендорфа сопроводить гроб поэта в Святогорский монастырь. Но «друзья» поэта иная тема).

Важно подчеркнуть, что позиция Пушкина по поводу польских событий 1830–1831 гг. – не защита монархии, а страстный протест против унижения государства российского.

А нам остается лишь восхищаться политической прозорливостью Пушкина, наблюдая за использованием сегодня западной дипломатией старых трафаретов, но уже в отношении Чечни, Афганистана, Косово, Грузии.