Пушкин в 1836 году (Предыстория последней дуэли)

В его отсутствие 7 ноября утром барон Геккерн начал действовать согласно разработанному ими плану. Вот тогда-то впервые и зашла речь о возможной женитьбе Дантеса на м-ль Гончаровой.

7-го вечером Жорж Геккерн впервые принял личное участие в переговорах. Жуковский отметил это в своих «Конспективных заметках»: «Свидание с Геккерном. Извещение его Вьельгорским. Молодой Геккерн у Вьельгорского».[241] Молодой человек вместе с посланником явился к Виельгорскому, видимо, чтобы засвидетельствовать свою готовность действовать как подобает человеку чести. Судя по записи Жуковского, никакой активной роли в состоявшемся разговоре он не играл, предоставив барону Геккерну вести всё дело.

Переговоры

7 ноября, в первый же день переговоров, Жуковский оказался в очень затруднительном положении. Утром, услышав от Геккерна о предполагаемом сватовстве, он сам взял на себя миссию миротворца и посредника, уверенный, что она увенчается успехом. Но после разговора с Пушкиным Жуковский вынужден был дать понять посланнику, что поэт не верит в серьёзность намерений Дантеса.

Вторичное свидание Жуковского с Геккерном состоялось вечером 7 ноября в доме Виельгорских. Встретившись с посланником, друг Пушкина сообщил ему о возникших затруднениях. И тогда барон сделал ещё один встречный шаг: он согласился объявить обо всём старшей родственнице сестёр Гончаровых фрейлине Е. И. Загряжской. Решено было, что Геккерн завтра же нанесёт ей визит.

Договариваясь об этом визите, посланник позаботился о полном соблюдении всех формальностей. В своих письмах он настойчиво подчёркивал, что явился к Загряжской по её приглашению («Когда вы меня пригласили прийти к вам, чтобы поговорить…», — писал он Екатерине Ивановне).[242]

Встреча, состоявшаяся 8 ноября, носила характер негласных семейных переговоров. Явившись к Загряжской, посланник повторил ей то же самое, что он рассказал накануне Жуковскому, и объявил, что даёт своё согласие на этот брак. Однако барон тут же предупредил, что формальное предложение его сын сможет сделать только после дуэли или в случае отказа Пушкина от вызова.

Таким образом, о намерении Дантеса жениться было сообщено ближайшей родственнице Екатерины Гончаровой, заменявшей ей в Петербурге мать. И хотя Геккерн потребовал строжайшего соблюдения тайны, Жуковский полагал, что всё это должно было убедить Пушкина в серьёзности брачных планов молодого Геккерна.

Когда Жуковский 8 ноября пришёл к Пушкину, он застал его в ином состоянии духа, чем накануне. На этот раз Пушкин проявил больше терпения, и у Жуковского появилась надежда на возможность мирного исхода. В своих «Конспективных заметках» он записал: «Я у Пушкина. Большее спокойствие. Его слёзы. То, что я говорил о его отношениях».[243]

Мы можем только догадываться о том, что стоит за этими горькими словами: «Его слёзы…». По-видимому, состояние, в котором Жуковский застал Пушкина, объясняется во многом тем, что происходило в это время в семье поэта. Пушкин, конечно, рассказал накануне жене о предполагаемом сватовстве Дантеса. Наталья Николаевна была безмерно поражена этим известием. Она не могла понять, что произошло. Она даже у мужа спрашивала о возможности такой перемены в сердце молодого человека. Между сёстрами возникла напряжённость. Через несколько дней С. Н. Карамзина напишет: «Натали нервна, замкнута, и, когда говорит о замужестве сестры, голос у неё прерывается».[244] И это, вероятно, было для Пушкина самым мучительным: видеть, как сильно волнуют его жену отношения с Дантесом.

А для старшей мадемуазель Гончаровой трагическая ситуация, сложившаяся в семье её сестры, обернулась неожиданной, почти невероятной удачей. Перед ней забрезжила надежда на счастье, о котором до тех пор она не смела и мечтать. И с того момента, как Екатерина узнала о разговоре Геккерна с Жуковским, все её помыслы свелись к одной-единственной цели — к тому, чтобы этот брак совершился. Всё, чем она жила прежде, отныне потеряло для неё значение. Ещё недавно она писала: «Я {…} не знаю, как я смогу когда-нибудь отблагодарить Ташу и её мужа за всё, что они делают для нас…».[245] Теперь же она видела в них лишь людей из враждебного стана, тех, кто может помешать её счастью. Соображения о собственной чести и о благополучии того дома, которому она так была обязана, отступили на задний план перед обольстившей её надеждой — стать женой Жоржа Геккерна.