Пушкин в Михайловском

Ответом на неудачные заботы друзей являются и полусерьёзные-полушутливые строки четвёртой главы «Евгения Онегина» — «Уж эти мне друзья, друзья! Об них недаром вспомнил я» и черновой набросок — «Заступники кнута и плети, о знаменитые князья…».

Пушкин снова составляет текст письма к Александру I. Рассказав о своих настроениях 1820 года и о последующих событиях, а также ссылаясь на болезнь, он взывает к «великодушию» монарха: «Жизнь в Пскове, городе, который мне назначен, не может принести мне никакой помощи. Я умоляю ваше величество разрешить мне какую-нибудь местность в Европе, где я мог бы позаботиться о своём здоровьи».

Отправлено письмо не было. Зная, как враждебно настроен по отношению к нему «его величество», поэт мало верил в успех своих ходатайств.

Губерния Псковская

За пределы Псковской губернии Пушкина не пускали. Но губернию свою изъездил он вдоль и поперёк, по почтовым трактам и ухабистым просёлкам, познакомился с нею основательно, и в знакомстве этом находил богатый источник «минутных жизни впечатлений». Ездил то по необходимости, то ради каких-либо особых интересов, а то и просто, чтобы хоть ненадолго переменить обычную обстановку.

Когда ещё летом 1817 и 1819 годов направлялся с родителями в Михайловское по большому Белорусскому тракту, проезжал уездные городки Псковской губернии Порхов и Новоржев. Здесь останавливались на почтовых станциях — меняли лошадей, отдыхали. Было время приглядеться к окружающему, познакомиться с достопримечательностями, если таковые находились.

Старинный Порхов, благодаря своему местоположению — на бойком, оживлённом тракте и судоходной реке Шелони, был хоть и небольшим, но богатым торговым городком. При населении в четыре тысячи человек в нём значилось более семисот лиц купеческого звания. Город основали в XIII веке новгородцы, при князе Александре Невском. Летотопись за 1238—1239 годы отмечает два события: «…оженися князь Александр в Полоцке у Брачеслава, да городец сруби в Шелоне с новгородцы». В XV веке на берегу Шелони возвели крепость с высокими каменными стенами и башнями. Она оставалась главной достопримечательностью города и вместе с широкой полноводной рекой придавала ему своеобразную живописность. Пушкин не мог не обратить на неё внимания. Позднее, в 1827—1835 годах, по преданию, поэт останавливался в Порхове у местного городничего П. А. Нащокина.

Недалеко от Порхова, верстах в семи-восьми от большого тракта, возле древнего новгородского пригорода Вышегорода, находилось село Михалево, где, согласно рассказам современников, у своего старого знакомца Николая Ивановича Бухарова также останавливался поэт во время поездок в 20-е и 30-е годы из Петербурга в Михайловское и обратно. Окрестности Михалева по красоте пейзажа могли соперничать с «подвижными картинами» Михайловского. Холмы — тоже отроги Валдайской возвышенности, луга, озёра… На берегу самого многоводного, глубокого озера Локно располагалась усадьба. Большой барский дом с мезонином, террасами и флигелями окружён был великолепным парком. На его украшение хозяин не скупился. Здесь были пруды с островками и мостиками, таинственные гроты и беседки с надписями… В полумраке аллей сверкали мраморные статуи. Одна из беседок изображала в миниатюре пантеон, и на ней красовалась надпись: «Товарищам гусарам». На озере устроена была пристань с лодками для катания. Подобный великолепный парк в богатой усадьбе князя Верейского описал Пушкин в «Дубровском».

Бухаров был истинным гусаром, человеком храбрым и весёлым. Пушкин мог познакомиться с ним ещё в Царском Селе, когда лицеисты были частыми посетителями казарм расквартированного там гусарского полка, и свидетельства современников о посещении поэтом Михалева заслуживают доверия.

Невдалеке от Михалевской усадьбы вдоль озера тянулась тенистая дорога-аллея. Оканчивалась она полуостровом, называемым Лукою. Здесь с озером сливалась река Судома, делая изгиб и образуя песчаную косу. На полуострове рос могучий многовековой дуб, к которому хозяин усадьбы водил гулять своих гостей. Михалевцы почитали его как пушкинский «дуб у лукоморья».

Ближайший к Михайловскому уездный город Новоржев (30 вёрст), тот самый Новоржев, который заслужил столь нелестную характеристику Пушкина в 1817 году, достопримечательностей не имел. Но как типичный заштатный российский городишка был весьма колоритен. Он был деревянный; каменных зданий насчитывалось всего четыре. Имел одну мощёную улицу. Население составляло около тысячи человек — мещане, оброчные крестьяне, уездные чиновники, священнослужители и в довольно большом количестве купцы. Основным предметом торговли, приносившим городу некоторые доходы, служила самая распространённая в этих местах культура — «кормилец-ленок». Недаром на гербе Новоржева красовался сноп льна, а окрестные мужики сложили песню:

Лён, наш кормилец, ленок,
Вся на тебя лишь надёжа,—
Ты нам и хлеба кусок,
Ты и одёжа…