Пушкин в воспоминаниях современников – друзей, врагов, знакомых…

Пушкин был человек самого многостороннего знания и огромной начитанности. Известный египтолог Гульянов, встретясь с ним у Нащокина, не мог надивиться, как много он знал даже по такому предмету, каково языковедение. Он изумлял Гульянова своими светлыми мыслями, меткими, верными замечаниями. Раз, Нащокин помнит, у них был разговор о всеобщем языке. Пушкин заметил, между прочим, что на всех языках в словах, означающих свет, блеск, слышится буква л. С. С. Мальцеву, отлично знавшему по-латыни, Пушкин стал объяснять Марциала, и тот не мог надивиться верности и меткости его замечаний. Красоты Марциала были ему понятнее, чем Мальцеву, изучавшему поэта.

П. В. Нащокин по записи Бартенева.

Рассказы о Пушкине, стр. 28, 39, 78.

Однажды Пушкин зашел к молодому классику Мальцеву и застал его над Петронием. Мальцев затруднялся понять какое-то место. Пушкин прочел и тотчас же объяснил ему его недоразумение.

С. А. Соболевский по записи Бартенева.

Рус. арх., 1908, III, 591.

Нащокин повторяет, что Пушкин был не только образованнейший, но и начитанный человек. Так, он очень хорошо помнит, как он почти постоянно держал при себе в карманах одну или две книги и в свободное время, затихнет ли разговор, разойдется ли общество, после обеда – принимался за чтение. Читая Шекспира, он пленился его драмой «Мера за меру», хотел сперва перевести ее, но оставил это намерение, не надеясь, чтобы наши актеры, которыми он не был вообще доволен, умели разыграть ее. Вместо перевода, подобно своему Фаусту, он переделал шекспирово создание в своем Анджело. Он именно говорил Нащокину: «Наши критики не обратили внимание на эту пьесу и думают, что это одно из слабых моих сочинений, тогда как ничего лучше я не написал».

П. И. Бартенев. Рассказы о П-не, 47.

Пушкин хвалил Нащокину «Ревизора», особенно «Тараса Бульбу». О сей последней пьесе Пушкин рассказывал Нащокину, что описание степей внушил он. Пушкину какой-то знакомый господин (да; это было при мне. Стражинский. – Примечание С. А. Соболевского) очень живо описывал в разговоре степи. Пушкин дал случай Гоголю послушать и внушил ему вставить в «Бульбу» описание степи[28].

П. И. Бартенев со слов П. В. Нащокина.

Рассказы о Пушкине, 45.

Люди, близко знавшие Пушкина (Нащокин, кн. Вяземской, В. А. Жуковский), утверждали, что их друг, за что бы ни принялся, во всем был велик и гениален.

П. И. Бартенев. Рус. арх., 1899, II, 146.

Никого не знала я умнее Пушкина. Ни Жуковский, ни князь Вяземский спорить с ним не могли, – бывало, забьет их совершенно. Вяземский, которому очень не хотелось, чтоб Пушкин был его умнее, надуется и уже молчит, а Жуковский смеется: «Ты, брат, Пушкин, черт тебя знает, какой ты, – ведь вот и чувствую, что вздор говоришь, а переспорить тебя не умею, так ты нас обоих в дураках и записываешь».

Пушкин мне говорил: «У всякого есть ум, мне не скучно ни с кем, начиная с будочника и до царя». И действительно, он мог со всеми весело проводить время. Иногда с лакеями беседовал.

А. О. Смирнова-Россет по записи Я. П. Полонского.

Голос Минувшего, 1917, № II, 154.

Будучи членом Академии русской словесности (жетоны академии он приваживал к Нащокину), Пушкин сильно добивался быть членом Академии наук, но Уваров не допускал его, и это было одною из причин их неудовольствия.

Ни наших университетов, ни наших театров Пушкин не любил. Не ценил Каратыгина, ниже Мочалова. С Сосницким был хорош.

Пушкин был великодушен, щедр на деньги. Бедному он не подавал меньше 25 рублей. Но он как будто старался быть скупее и любил показывать, будто он скуп.

П. В. Нащокин по записи Бартенева.

Рассказы о Пушкине, 43.

Пушкин у нас здесь. Он много занимается своим Петром Великим.

П. Я. Чаадаев – А. И. Тургеневу, 25 мая 1836 г., из Москвы.

Соч. и письма Чаадаева. М., 1914, т. I, стр. 191 (фр.).

Последний раз Шевырев видел Пушкина весною 1836 г.; он останавливался у Нащокина, в Дегтярном переулке. В это посещение он сообщил Шевыреву, что занимается «Словом о полку Игореве», и сказал между прочим свое объяснение первых слов. Последнее свидание было в доме Шевырева; за ужином он превосходно читал русские песни.

С. П. Шевырев. Л. Майков. 331.

Помню, в последнее пребывание у нас в Москве Пушкин читал черновую «Русалки», а в тот вечер, когда он собирался уехать в Петербург, – мы, конечно, и не подозревали, что уже больше никогда не увидим дорогого друга, – он за прощальным ужином пролил на скатерть масло. Увидя это, Павел Войнович с досадой заметил:

– Эдакий неловкий! За что ни возьмешься, все роняешь!