Пушкинская перспектива

И смолкнул ярый крик войны,
Всё русскому мечу подвластно.
Кавказа гордые сыны,
Сражались, гибли вы ужасно;
Но не спасла вас наша кровь,
Ни очарованные брони,
Ни горы, ни лихие кони,
Ни дикой вольности любовь!
Подобно племени Батыя,
Изменит прадедам Кавказ,
Забудет алчной брани глас,
Оставит стрелы боевые.
К ущельям, где гнездились вы,
Подъедет путник без боязни,
И возвестят о вашей казни
Преданья темные молвы (IV, 114).[595]

Тем самым новое произведение Пушкина, при всей его оригинальности, соотносилось с общим контекстом его творчества, в котором тема «искоренения дикости» была одной из генеральных. Однако принципиальное отличие «Джона Теннера» от «Кавказского пленника», «Цыган», «Тазита» заключается не столько в прозаической фактуре статьи, сколько в документализме, противопоставленном литературным штампам.

Нравы северо-американских дикарей знакомы нам по описанию знаменитых романистов. Но Шатобриан и Купер оба представили нам индейцев с их поэтической стороны, и закрасили истину красками своего воображения. «Дикари, выставленные в романах, – пишет Вашингтон Ирвинг, – так же похожи на настоящих дикарей, как идиллические пастухи на пастухов обыкновенных».[596] Это самое подозревали читатели; и недоверчивость к словам заманчивых повествователей уменьшало удовольствие, доставляемое их блестящими произведениями (XII, 105).

Принципиально важно подчеркнуть, что, сопоставляя литературных и реальных индейцев, Пушкин иначе, чем Блоссвиль, оценивает эпопею Шатобриана «Начезы» и романы Купера «Пионеры», «Последний из могикан», «Прерия».

«Читая этот правдивый и скромный рассказ (записки Теннера), – замечал французский переводчик, – трудно не восхититься от всей души гением г-на де Шатобриана и не полюбить еще сильнее остроумные выдумки Купера. В воспоминаниях этого невежественнейшего из людей (Теннера) нет ни одного сведения, ни одного замечания, которое не свидетельствовало бы о правдивости картин, начертанных первым из современных писателей, и сцен, столь мастерски воспроизведенных знаменитейшим из американских романистов» (I, XXVIII).[597]

И французский, и американский писатели рисовали индейцев в высшей степени сочувственно, пытаясь донести до читателей поэтичность гордого народа, ревниво оберегающего свои естественные нравы (в сущности, та же тональность в описании черкесов была соблюдена и в пушкинском «Кавказском пленнике»). Не приводя многочисленных примеров на этот счет, упомянем лишь о речи вождя индейского племени пуани, воспроизведенной в романе Дж. Ф. Купера «Прерия»: