Пушкинская перспектива

Он начал с упоминания о древности и славе народа Волков-пуани. Он говорил об их успехах на охоте и на тропе войны; говорил о том, как они издавна славятся умением отстоять свои права и покарать врагов. Сказав достаточно, чтобы выразить свое почтение к величию Волков и польстить самолюбию слушателей, он вдруг заговорил о народе, к которому принадлежали чужеземные гости. Его несчетное множество он уподобил стаям перелетных птиц в пору цветов и в пору листопада. С деликатностью, отличающей воина-индейца, он не позволил себе прямых указаний на алчность, проявляемую многими из бледнолицых в торговых сделках с краснокожими. Но, сознавая, что его племенами все сильней охватывает недоверие к белым, он попробовал умерить справедливое их озлобление косвенными извинениями и оправданиями. Он напомнил, что ведь и Волки-пауни не раз должны были изгнать из своих селений какого-нибудь недостойного соплеменника. Ваконда иногда отворачивает свое лицо от индейцев. Несомненно, и Великий Дух бледнолицых часто смотрит хмуро на своих детей. Тот, кто бывает покинут на милость Вершителя зла, не может быть ни храбрым, ни доблестным, красна ли его кожа или бела…[598]

Антагонистические отношения между аборигенами и пришельцами подменены у Купера, как и у Шатобриана, конфликтом между Добром и Злом.

Пушкин же обнаруживает безусловные свидетельства о катастрофической деградации диких племен – в бесхитростных воспоминаниях Теннера:

Они самый полный, и вероятно последний, документ бытия народа, коего скоро и не останется и следов. Летописи племен безграмотных, они разливают истинный след на то, что некоторые философы называют естественным состоянием человека; показания простодушные и бесстрастные, они наконец будут свидетельствовать перед светом о средствах, которыми Американские Штаты употребляли в XIX столетии к распространению своего владычества и христианской цивилизации» (XII, 105).

«Придерживаясь традиционной квалификации типов рассказа, – считает Е. А. Мустафина, – рассказ о судьбе Джона Теннера можно определить как приключенческий. Пушкин с увлечением изображает основные события в жизни героя, но в подтексте чувствуется легкая усмешка автора. В судьбе Джона Теннера реализовалась мечта каждого просвещенного европейского юноши, ровесника Пушкина: полная опасностей жизнь в девственных лесах Америки среди „диких индейцев“. Жаль только, что американец был неграмотным и не попытался создать республику с идеальным общественным устройством. Эта „усмешка“ Пушкина выходит на поверхность в заключительном абзаце статьи».[599]

Здесь верно почувствована отстраненность Пушкина в цитации фрагментов из воспоминаний Джона Теннера, но, по большей части, в его статье чувствуется скорее острое удивление перед суровостью жизненных условий индейцев, не только жестоко вытесняемых со своих земель, но и планомерно развращаемых «цивилизаторами». Конечно, образованный наблюдатель не может доверчиво относиться к суевериям героя, но ироническая интонация, если она изредка в пушкинской статье и появляется, довольно сложного свойства: в повседневном быте дикого племени, по оценке Пушкина, «ужасное и смешное странным образом перемешаны между собою».