Тема карт едва ли не красной нитью проходит по многочисленным страницам обильной переписки пушкинских друзей и приятелей. «Страсть к игре есть самая сильная из страстей», – признался как-то Пушкин Вяземскому.
Трудно сказать, что больше характеризовало молодого Пушкина в глазах Третьего отделения: его поэтическое озорство, частенько граничащее с хулиганством, или пагубная страсть к азартной картежной игре. Во всяком случае, в полицейских списках Москвы он значился как «№ 36, Пушкин, известный игрок». Из всех пушкинских друзей впереди него были только Федор Толстой под № 1 и Павел Нащокин за № 22. О Федоре Толстом мы расскажем отдельно, в соответствующем месте, встретимся не раз и с московским другом Пушкина Павлом Воиновичем Нащокиным. Здесь же приведем анекдот, хорошо известный петербуржцам XIX века. Император Николай Павлович всегда советовал Пушкину бросить картежную игру, говоря: «Она тебя портит». – «Напротив, Ваше величество, – отвечал поэт, – карты меня спасают от хандры». – «Но что же после этого твоя поэзия?» – «Она служит мне средством к уплате карточных долгов, Ваше величество». Анекдот льстил Пушкину. Долги и в самом деле достигали сумасшедших размеров. Только известному игроку В.С. Огонь-Догановскому он задолжал 24 800 рублей.
Но карты не только «спасали от хандры». Зачастую игра в карты становилась жестоким, беспощадным, но единственным способом выжить. Известно, что однажды Пушкин проиграл приятелю Никите Всеволожскому право на издание своего первого сборника стихов, оцененного автором в одну тысячу рублей. В другой раз, проиграв все бывшие у него деньги, поэт предложил в виде ставки пятую главу «Евгения Онегина». К счастью, в тот раз Пушкину повезло, и он не только отыгрался, но и выиграл значительную сумму, но дело это не меняет. Играя в карты, он терял чувство реальности и совершенно забывал о разумных границах.
Сохранилась легенда о том, что даже знаменитое путешествие в Арзрум спровоцировали и подготовили карточные шулера. В этой чудовищной инсценировке Пушкину отводилась неблаговидная роль знаменитого «свадебного генерала» – своего рода приманки, на которую можно было приглашать богатое местное дворянство, с тем чтобы затем вовлечь в игру и обчистить.
Ссылка
В 1820 году Пушкин отправляется в первую ссылку. Все знали, что наказан Пушкин за вольнолюбивые стихи и резкие эпиграммы. Кроме того, правительство не могло простить ему многочисленные анонимные эпиграммы, авторство их молва приписывала своему любимому поэту. Беда в том, что самому Пушкину это льстило и он в большинстве случаев от авторства не отказывался. Среди предполагаемых мест ссылки всерьез рассматривались Соловки, Сибирь и даже Петропавловская крепость. Однако остановились на более изощренном варианте, позволившем даже форму наказания поэта поставить в заслугу благородству и великодушию императора. Пушкина под видом служебной командировки всего лишь отправили на юг, в Бессарабию. Выделили даже прогонные деньги.
Ссылке предшествовала ловко раскрученная интрига против поэта. Возник слух, будто его высекли на конюшне. Затем заговорили о том, что слух о конюшне распустил небезызвестный Федор Толстой, щеголь и дуэлянт по кличке «Американец». (О нем – отдельный разговор далее.) Затем родилась легенда о том, что поэта спасла, кто бы мог подумать, ссылка на юг! В ее поздних версиях даже утверждалось, что, если бы не эта спасительная ссылка, неминуемо состоялась бы дуэль между Пушкиным и Федором Толстым и Пушкин был бы, оказывается, «убит на семнадцать лет раньше, так как Федор Толстой стрелял без промаха», – гласила легенда, чье рождение в недрах Третьего отделения, кажется, ни у кого не вызывало сомнений.
Так или иначе, ссылка, по мнению салонной молвы, вырывала поэта из порочного круга растленных холостяков и спасала его от карт, куртизанок и даже от смерти. Между тем, иначе думали о причинах ссылки в простом народе. Вот как об этом рассказывали в 1930-х годах старики, деды которых были современниками Пушкина. Приводим эти рассказы в записях Ольги Владимировны Ломан.
«Царя Пушкин не любил. Еще учился он, и вот на экзамене, или на балу где, или на смотре где, уж я точно не знаю, – подошел к нему царь, да и погладил по голове: „Молодец, – говорит, – Пушкин, хорошо стихи сочиняешь“. А Пушкин скосился так и говорит: „Я не пес, гладь свою собаку“».
«Дед мой был ровесник Пушкина и знал его хорошо. Вот перескажу я вам слово, за что Пушкина к нам сослали. Ходили они раз с государем. Шли по коридору. Лектричества тогда не было, один фонарь висит. Царь и говорит Пушкину (а придворных много вокруг): „Пушкин, скажи не думавши слово!“ А Пушкин не побоялся что царь и говорит: „Нашего царя повесить бы вместо фонаря“. Вот царь рассердился и выслал его за это».