Пушкинский Лицей

ности и совершенно преобразовать человека. Но где можем мы найти лучшего друга, как не посреди тех, с коими мы учимся, играем и забавляемся, - словом, посреди милых товарищей счастливой юности нашей. Проводя с ними часы, дни, месяцы и целые годы, видя поступки их во всевозможных встречающихся обстоятельствах, видя их склонности и навыки, недостатки, потребности и вместе хорошие свойства, видя и примечая все это, мы легко и с верностью познаем их настоящий характер, их душу и сердце. Ах! и мое сердце наслаждалось некогда сладостями счастливой дружбы, и я имел друга в М. К.1 Это было в первом году моего в Лицее пребывания. Получив особенную и неприметным образом один к другому привязанность, долгое время испытывали мы друг друга, не знав еще взаимного расположения. Между тем невинная страсть сия более и более воспламенялась в юных сердцах наших, и мы, наконец, (об)изъяснились в тайных, но одинаковых мыслях наших и заключили вечный союз дружбы.

С сего времени судьба моя сплелась с судьбою К., все радости сделались для меня вдвое приятнее, и все горести гораздо сноснее. Тут уже ни на минуту не расставались мы друг с другом; каждая мысль, каждое даже намерение было уже известно другому. Его кроткий нрав, его чистосердечие, откровенность, чувствительность, простота, нежность и особливо невинность восхищали меня счастливым сим выбором. Черты лица его были приятны; какая-то откровенность, простота и невинность изображалась на оном. Подобно светлому ручью, сквозь чистую воду коего можно видеть все дно оного, так чиста была душа его.

Быв четыре года в таком училище2, где были всякого рода дети, я знал все опасности, предстоящие молодому неопытному юноше, когда он находится в кругу других, как добрых, так и худых детей. Посему я всячески старался сохранить в нем беспорочность нрава и предостеречь его от пропастей, могущих ему встретиться; он же со своей стороны истреблял во мне худые склонности и переселял, так сказать, хорошие свои качества из своего в мое сердце. Таким образом счастье мое, казалось, утвердилось навсегда, я блаженствовал и почитал себя счастливейшим из смертных. Все находили удивительное сходство в на

Бар М. А. Корф. Примеч. С К. ' К. сожалению не знаем, где учился Комовский до Лицея К. Г.

47

ших нравах. Товарищи завидовали счастливой дружбе нашей и в шутку называли нас Дамоном и Питиасом; но счастье непостоянно, и неожиданный переворот в судьбе моей имел великое влияние на мой характер.

К.., как я уже прежде сказывал, имел приятную физиономию, и это отчасти было причиною всех моих несчастий. Некоторые из моих товарищей, особливо И. П.1, с которым я долго был за сие в ссоре, начали говорить ему о красоте лица его, потом допускать неблагопристойные насчет сего слова, и наконец дерзость и бесстыдство их простерлись до того, что они стали говорить ему о таких вещах, от коих могла пострадать сама его невинность. Он же, по природной своей простоте, истинно по простоте, не понимая речей хитрых сих обольстителей, принимал их благосклонно. Видя приближающуюся опасность, видя громовую тучу, сгущающуюся над главою неопытного друга моего, я употребил всевозможные средства, чтобы отклонить от него сии бедствия. Тут представил я ему все горестные следствия, могущие от того последовать, просил, умолял для собственного его счастья не внимать более сим сладким но растворенным в яде похвалам льстецов.

Сначала послушался он дружеским советам моим и старался избегать опасных сих разговоров, но самолюбие, сия пагубная слабость, ослепляющая не только юношей, но даже самых опытных мужей, - самолюбие обольстило его. Неблагопристойные шутки казались ему невинными. Лестные насчет лица его похвалы были для него приятнее сухих, но справедливых увещаний истинно любящего его друга, и тогда как я в объятиях нежной дружбы начинал уже блаженствовать, тогда тот, который был сердцу моему драгоценнейший в свете предмет, которому я всем готов был пожертвовать, тот, наконец, которого я мыслил иметь вернейшим до гроба другом, не объявя мне никакой причины, оставил меня оплакивать горькую мою участь. Все сладкие сии мечты мгновенно исчезли, как сон, из моего воображения. Я плакал, я выл, но слезы мои лились вотще; он не внимал моим воплям и страданиям. О, неблагодарное человечество, восклицал я в отчаянии: о, суетный мир! и самое счастие в тебе мгновенно и не надежно!

И. И. Пущин. Примеч. С. К.