Сцена вторая: драма. Покинем ненадолго влюбленных, дадим им насладиться друг другом. Обратим внимание на темную фигуру, стоящую невдалеке. Черное длинное пальто стояло, уныло опустив рукава. Букет алых роз тонул в луже, захлебываясь темной водой. Из-под козырька кепи видны лишь длинный нос и блеск единственной слезы.
Сцена третья: простившись со спутницей, окрыленный влюбленный шепчет себе что-то под нос. Мы не простые зрители, мы можем расслышать его слова: «Завтра скажу ей, завтра! И уедем, навсегда! Да, завтра!» Жизнерадостно смеясь, он развернулся на каблуках, вытряхнул в мусорный бак из портсигара сигареты, немного подумал, выбросил и его. Широкими шагами вышел на дорогу, издав звук неподдельной радости. Заметил черную фигуру, отвернулся, зашагал в другую сторону. Остановился, обернулся, прищурился.
– Лёвка? Лёвка Туринов, ты? – спросил он неуверенно, усиленно вглядываясь. Фигура не ответила. – Простите, обознался! Хорошего вечера!
Черная фигура долго смотрела вслед уходящему счастливцу, не в силах пошевелиться.
За углом, за мусорными баками раздался детский смех. Подул ветер. Откуда-то запахло сыром.
Розы тонули в грязной воде, не смея барахтаться, сопротивляться. Конечно, они были давно мертвы. Конечно, они не могли захлебнуться, ведь у них не было ни рта, ни легких. И все же приятнее думать, что розы лишались жизни именно сейчас, тонув в холодной, грязной воде с радужными разводами, которые, в свою очередь, были не радугой, а горючим, коварно вытекшим из чьего-то автомобиля. До этого момента они были живы, мы верим.