Пусть будет гроза

Я вдруг осознал, что он все говорит и говорит, ни разу не прервался, чтобы набрать воздуха в легкие, и вот он едва не задыхается, а слова так и хлещут из него потоком, будто сами по себе. Он не говорил – он изливал душу.

Солнце в небе стремилось к финалу, превращалось в обычный знак препинания, ставило точку в конце нашего долгого дня с его многочисленными запятыми. Мне захотелось обнять Ратсо, придумать для нас двоих собственную крошечную географию, такое место, где не будет ни костылей, ни алкоголя, где все будут живы, где не будет смертей и ран, короче говоря, это будет такой мир, какого просто не бывает.

Ратсо опустился на корточки перед могилой Дасти Роуз и открутил крышку на банке со шлифованными осколками. Теперь-то я понял, зачем он проводил столько времени у озера в Мобридже, разбивая бутылки из-под спиртного. Все встало на свои места. Он положил на могилу первый осколок и сказал:

– Я много думал с тех пор и решил, что уродливые вещи могут превратиться в красоту, если очень захотеть. Одно может трансформироваться в другое. И сегодня я хочу, чтобы у Дасти появилось нечто прекрасное, чтобы земля расцвела, чтобы то, что ее убило, стало чем-то иным. Я хочу сделать так, чтобы все здесь изменилось.

– Что – все? – спросил я.

– Ну, для начала – вот эта могила, а потом я пойду дальше. Буду проникать сквозь стены, входить в дома и города. Буду изучать право и сделаю так, чтобы тут все стало по-другому – в этой нашей резервации с ее бедностью и обособленностью от мира, который не соблюдает условий договоров, и из-за этого гибнут люди!

Он выкладывал стекляшки одну за другой, покрывая ими могилу Дасти Роуз. Постепенно на ней вырисовывался мозаичный узор. На это ушло какое-то время. Тени становились светом, и голая холодная могила покрывалась блестящими украшениями. Расположенная в самом центре спящего кладбища, она оделась в сотню разноцветных звезд, как будто Ратсо опрокинул на землю целое небо. Отшлифованные камешки искрились и переливались. Это было красиво и нежно – мелкая разноцветная галька, чистая, как прозрение.

Губы Ратсо тронула улыбка. Сейчас он выглядел совершенно спокойным.

– Пускай меня принимают за идеалиста, – сказал он, громко фыркнув.

Он подтянул штаны – в этом движении было что-то мужественное и в то же время немного комичное, особенно после пламенной речи, какую он только что произнес.

Это был Ратсо, и я почувствовал гордость оттого, что знаком с ним.

Мне показалось, что я разглядел где-то далеко наши беды, они отступали, нарядившись в голубые гирлянды: тени наших душ бежали прочь в исписанный буквами закат – все слова были сказаны, и я вынужден был признать, что чувствую себя прекрасно.

Несколько долгих минут мы с Ратсо молча смотрели на обновленную могилу Дасти.

Вдруг в ладонь мне ткнулось что-то влажное. Я посмотрел вниз и увидел бродячую собаку, которая лизала мне руку. Я улыбнулся. Язык у собаки был теплый, и на душе у меня от этого тоже сразу потеплело. Я и не заметил, как она подошла, так что тепло на ладони стало для меня полной неожиданностью.

– О черт, ты только посмотри! – вдруг воскликнул Ратсо, указывая пальцем на что-то у меня за спиной.

Я обернулся, и передо мной предстала невероятная картина: за нами собралась целая толпа бродячих собак. Они сидели и, не издавая ни звука, смотрели на нас. Их большие печальные глаза изучали нас с чрезвычайным вниманием. Мы как будто попали в фильм Стивена Спилберга или М. Найта Шьямалана¹². В этой картинке было нечто фантастическое. Я бы не удивился, если бы через секунду рядом приземлилась летающая тарелка с человечками из иного мира. Но нет, тут были только собаки, брошенные, отощавшие, бездомные отшельники, рыщущие в поисках места, где можно было бы пить, есть, лаять и жить.

И это зрелище тоже принесло мне утешение. Я вдруг почувствовал удивительное единение с этим кладбищем. Здесь были и живые, и мертвые, пути потерянные и обретенные, желания и их исполнение. Все это вдруг накатило на меня как морская волна. Я подумал о маме и папе и впервые за долгое время почувствовал, что на душе легко и безмятежно и я ни в чем не виноват. Я увидел глаза отца и то, что они говорили мне на самом деле. Я обнаружил в них другое, куда более утешительное послание, отголосок той мысли, которой поделился со мной Ратсо. Папа, по-видимому, был совершенно оглушен, он попал в коробку без света, застрял ногами в цементе, его страдание невозможно постичь, невозможно передать эту боль очевидца, боль того, кто не пережил весь ужас на собственной шкуре, но так сильно хотел бы забрать у нас нашу

¹² Стивен Спилберг (род. в 1946) и М. Найт Шьямалан (род. в 1970) – широко известные в мире американские кинорежиссеры, постановщики многих знаменитых приключенческих фильмов и мистических триллеров. боль, освободить нас от нее и сделать так, чтобы чудом спаслись мы с мамой, а не он.

Бумажное сознание, хрустальное сердце, несчастный случай, ты все перевернул с ног на голову.