Пусть это буду я

– Если он собирается покинуть нас, мы уйдем вместе с ним. Но уйдем чистыми и наполненными его благодатью. – На вытянутой руке она поднесла тряпку к огню и держала так, пока край ее не загорелся, а затем принялась размахивать ею, как кадилом, отчего едкий дым повалил еще сильнее, и Люся закашлялась.

– Так он уйдет еще быстрее! – Схватив с ближайшего стола кастрюлю с супом, Люся проворно подскочила к раковине и, прежде чем Козетта успела опомниться, вылила весь суп на горящие тряпки.

– Ах ты мерзкая дрянь! – заорала повариха и, швырнув в нее горящую тряпку, угрожающе занесла над головой ножницы. – Он хотел, чтобы ты была принесена в жертву, и я сделаю это для него. Ради него…

Чудом увернувшись от удара, Люся выбежала из кухни и помчалась вперед по коридору до выхода с этажа, но дверь на черную лестницу не открылась, и она принялась биться во все двери подряд до тех пор, пока одна из них не поддалась и Люся не ввалилась в комнату, оказавшуюся спальней Гончара.

Глава 30

Когда все стихло, Коля вылез из-под кровати.

В последний раз он так прятался лет пять назад от Люсиных подружек. Ему было любопытно выяснить, о чем болтают девчонки, и сестра милостиво позволила ему остаться под своей кроватью. Но когда девчонки пришли, Коля только и думал о том, чтобы не выдать себя, совершенно потеряв интерес к их разговорам.

Гончар лежал с таким благодатно-умудренным выражением на лице, словно уже воспарил над всем происходящим.

Проверять, действительно ли дверь заперта, Коля не стал. Сейчас это было самое спокойное и безопасное место в доме. Усевшись в стоявшее возле кровати кресло, он достал телефон и написал сестре сообщение, что выйти пока никуда не может и останется в спальне Гончара до утра. Он не сомневался, что Люся, благополучно покинув дом, давно ждет его на улице, ведь с ней был Корги, а тот наверняка знал все входы и выходы.

Все, что случилось после домашнего концерта, так взбудоражило Колю, что он никак не мог ни на чем сосредоточиться. Мысли метались от исчезновения Таты и их с Люсей разделения к манекенам и Магде. Заметив на тумбочке Гончара стакан воды, он сделал несколько глотков, а потом вылил оставшуюся воду в ладонь и умылся, намочив при этом брюки и ковер под ногами.

Он снова вскочил и прошелся по комнате.

Должен ли он что-то предпринять? Или лучше отсидеться, пока есть возможность? Может, позвонить в полицию и сказать, что их с сестрой держат в заложниках? Но как он объяснит им бо́льшую часть из того, что здесь происходило?

Часы на столике с графином показывали два часа ночи.

Ему нужно придумать какое-то оружие против обеих женщин, чтобы они испугались и дали ему беспрепятственно покинуть дом. Осмотревшись, он стал прикидывать, что можно использовать как оружие – от осколка зеркала до чугунной статуэтки, пока его взгляд не упал на инвалидное кресло, стоявшее неподалеку.

Ну конечно! Проще и быть не может!

Он выйдет отсюда вместе с Олегом Васильевичем. Посадит его в кресло и увезет. А если вдруг Магда или Козетта попробуют их задержать, пригрозит надеть писателю на голову пакет и задушить. Козетта точно не позволит причинить вред Гончару, а если сунется Магда, которой, по ее словам, все равно, жив писатель или нет, Козетта сама с ней расправится.

Это был идеальный, тихий и весьма миролюбивый план. Навредить Олегу Васильевичу он вряд ли мог, раз тот все равно не осознавал, что творится вокруг, а потом, когда Коля уже окажется за стенами двора, они вместе с Люсей и Корги подумают, как вернуть писателя обратно. Скорее всего, вызовут Шуйского и попросят забрать.

Не мешкая ни секунды, он бросился к кровати, сдернул с Гончара одеяло и, подхватив под спину и колени грузное тело, не без труда оторвал от матраса. Писатель оказался очень тяжелым – к такому Коля готов не был. Сцепив зубы, он донес его до инвалидного кресла, начал опускать на сиденье, но не удержал и, промахнувшись, уронил, едва не опрокинув на него кресло.

Ужасный момент! Коля готов был сквозь землю провалиться от того, что наделал. К счастью, обошлось без свидетелей. Собравшись с духом, он наклонился над Гончаром, чтобы проверить пульс. Однако стоило коснуться его руки, как глаза писателя резко распахнулись и он вполне осознанно уставился на Колю.

– Извините, – прошептал тот в полном потрясении, – я не хотел.

– Дай руку! – велел Гончар.

– Сейчас я вас пересажу в кресло. А хотите, в кровать? Я просто подумал… было бы неплохо нам прогуляться…

– Дай руку! – властно повторил писатель.

Коля повиновался, подал руку, и Гончар, ухватившись за нее, сел. Поморгал немного, повращал глазами, словно выполняя прописанную окулистом гимнастику, затем потребовал:

– Поставь меня на ноги!

– Но, Олег Васильевич, – запротестовал Коля, – вы же не можете стоять.

– Делай, что сказал!

Сунув руки ему под мышки, Коля напрягся и рывком поднял. Прислонил к себе, ожидая, что Гончар начнет заваливаться, но тот отпихнул его, выпрямился и, разминая ноги, покачался на мысках, сделал шаг, потом другой. После совершенно спокойно прошелся по комнате.

– Да-а-а, – ворчливо протянул он, – что-то я засиделся.