Пусть простить меня невозможно

А потом все отошло на второй план. Она со мной. Целыми днями и ночами, и я начал забывать о проблемах. С ней рядом всегда так. Остальное теряет смысл. И шум, крики детей, их смех. И снова мы обычная семья. Счастливые, влюбленные, нам хорошо.

Я успел забыть, что, когда слишком хорошо, дальше будет очень больно. Так больно, что останется только пустить себе пулю в рот. Я открыл глаза и смотрел в потолок, пытаясь понять, как уснул в одежде. Почему в голове все шумит, как после алкоголя, а я ни черта не пил. Минуты на то, чтобы сообразить, резкое движение в сторону, в другую. Я один. Ее нет. Постель застелена. Дом остыл. Холод собачий. Позвал в темноту:

– Оксана!

А внутри уже расползается мерзлота, расползается вонючий, горький туман сомнений. Резко подорвался и уже громко:

– Оксана!

Но ее нет, и у меня отвратительное ощущение – ее нет дома. Вообще нет. Потому что внутри стало пусто и больно. Глупости. Сам себе под нос. Она просто спит у детей или сидит у мамы. Бред какой-то.

Прошел по дому, заглянул к детям и к спящей с Русей теще. Пусто. И мне становится все холоднее. Ощущение, как будто по стенам ползет мерзлота. И я еще сомневаюсь. Все еще брожу по дому, пытаясь найти какие-то объяснения, и даже набираю ее номер в надежде, что он зазвонит где-то дома, но нет. Гудки идут, а звонка нет. Может, на беззвучном? Вернулся в спальню, на каком-то автомате распахнул шкаф и застыл, чувствуя, как кровь застыла и перестала циркулировать. В шкафу нет ее вещей, и все внутренности отравило ядом. Дернулся всем телом, выскочил в кабинет, включил свет и тут же заметил бумаги на столе. Они лежали там, как…как приговор. Как нечто жуткое и смертельно опасное. Мерзостное и грязное. Взгляну и сдохну на месте.

Но нет, ни хренааа. Я не сдох. Я стоял перед столом и раскалывался на куски, покрываясь изнутри нарывами, язвами, коростами, содранными до крови и обнажившими кровоточащие дыры. Что это? Подделка? Фотошоп? Чья-то еб***ая шутка?

Я не смотрю на эти снимки. Я в них не верю. Для меня это подделка. Ее выкрали, наделали всей этой дряни, повторили трюк с Дариной. Ни хера у них не выйдет. Пока сам не увижу… пока сам не дотронусь до смрада измены, не поверю.

Но я уже отравлен, я уже под каменным прессом, и меня шатает от боли, от желчи подозрений, от ощущения, что здесь все не так… здесь гребаная правда. И я ее видел, только отказывался даже допустить такую мысль.

Взял лист бумаги и, прочитав первые две строчки, сдавил сучью бумажку в ладони так, что от боли в суставах потемнело перед глазами.

«Я ушла от тебя, Руслан. Прости, но я люблю другого мужчину. Не ищи меня. Я потом сама свяжусь с тобой насчет детей. Дай мне быть счастливой без тебя».

Взял один из снимков. Это не просто удар – это, бл*дь, смертная казнь с пытками. Только что мне выдрали ногти ржавыми плоскогубцами. Я замерзал. Дикий и невыносимый холод сковывает изнутри. Она только что призналась мне, что предала меня… что изменила мне. Я долбаный. Конченый рогоносец, который в упор не видел очевидного. Глядя на одну из фоток, я уже точно знал, что убью его. Никакого счастья не будет, Оксана. Будет боль. Много боли. И мне, и тебе.

Я металась по квартире, как загнанный в клетку зверь. Нет, меня не заперли, и я не испугалась слов Руслана, но каждый раз, когда подходила к двери в твердой решимости уйти, протягивала руку, чтобы открыть её, и не могла. Сделать тот самый шаг в никуда за порог дома, а на самом деле - за порог наших отношений и нашей любви. Поставить окончательную жирную точку на всем. Когда еще какая-то тоненькая ниточка держит рядом с ним, тонкая и очень хрупкая, и когда понимаешь, что она последнее, что осталось от всего, что держало вас вместе, вдруг становится страшно.

Он вернулся вчера вечером. Руслан просто демонстративно пробыл дома до самого утра. С кем-то разговаривал, потом смотрел телевизор. Я приготовила ужин, но с ним вместе за стол не села.

За весь вечер он сказал мне всего одну фразу, когда зашел ко мне на балкон, пока я курила и пила очередную чашку кофе, глядя на облетающие с деревьев листья.

- Запомни, у меня ничего с ней нет и не было. Это формальность, которую я очень скоро решу. Я даже не живу с ней в одной квартире и не вижу ее месяцами. Просто подумай об этом, Оксана.

Молчание дается труднее всего, особенно когда хочется кричать, говорят, это самое сильное психологическое насилие, а я бы назвала это высшей точкой мазохизма, потому что мне хотелось бить посуду, вопить, выгнать его к чертям, а я молчала. Как все просто. Он все решит, а я должна ждать, когда он это сделает. Мне казалось, если я заговорю – это будет конец, и я скажу необратимые вещи. Видимо, сейчас я еще не была готова их произнести. Я все еще была готова ему поверить. Может, все именно так, как он говорит… Может, все же стоит дать нам шанс и посмотреть, как он поступит.