Пусть простить меня невозможно

И посмотрела ему прямо в глаза. Лучше бы я этого не делала. Лучше бы я так и стояла, закрыв свои. Но наши взгляды встретились, и я судорожно всхлипнула, видя перед собой мертвеца. Он поднял руку с пистолетом, и я медленно закрыла веки, когда раздался выстрел.

Ранее…

Я послал ее на хер, чокнутую сучку сестру Зарецкого. Не прямым текстом, но язык чесался. В любом случае ей нравилась эта игра. Есть такие женщины, чем дальше их отшвыриваешь носком сапога, тем усерднее они ползут на коленях обратно, роняя слюни на те самые подошвы, которыми их припечатали к полу. И ей нравилось, что она не может заполучить то, что хочет… Я еще успею с ней разобраться. Пусть исходится слюнями и пишет мне, как сладко мастурбирует в ванной, представляя мой член у себя во рту. Меня не возбуждала ни одна из ее фантазий. У меня была рядом. Живая, самая оху**ная фантазия, воплощенная в жизнь. Любимая женщина.

И мне надо было разобраться с той херней, что происходит у меня дома. Хотя бы недельку на то, чтобы Оксана успокоилась и дала мне возможность расхлебать все то дерьмо, в которое я влез, благодаря семейству Вороновых, чтоб их. И в то же время мне казалось, что этот срок невероятно мал для нас с Оксаной. Я обещал новую жизнь, обещал нас вместе двадцать четыре на семь, а сам… Она ведь права, я не дома. Меня нет. Подожди, любимая. Дай мне все решить, и будет. У нас с тобой столько всего будет, что ты будешь шататься от счастья. Мы ведь только начали. Вся жизнь впереди. И от мысли об этом сладко сосало под ложечкой.

Но все шло не так, я в какой-то момент что-то упустил, где-то наше счастье сломалось, дало трещину и начало обсыпаться зыбучим песком сквозь пальцы. Я хватался за нее, я скручивал вокруг нее колючую проволоку и приматывал ее к себе, исступленно врезался в ее тело, шептал ей о любви, заставлял забыть о всякой ерунде, которая лезла в ее голову. Она нужна мне сейчас рядом. Она мне нужна, чтобы пережить этот отрывок очередной вонючей ямы. Тыл. Мой надежный и непробиваемый. По крайней мере я так думал. Я был в этом уверен.

Пока она рядом, ничего ведь не страшно, да? Апокалипсис может настать, но она меня любит, и хер с ним с апокалипсисом. Но в этой жизни нельзя быть ни в чем уверенным. В этой жизни, мать вашу, на каждом углу может ждать бездна мрака и могила, в которую тебя закопают живьем. А я еще ненавидел себя за ложь, за то, что не могу пока сказать ей правду, но пока она в моих объятиях, я все равно живу, я дышу, я человек.

Пока мы есть друг у друга. А потом этот отрезок чертового дерьма закончится. У меня все под контролем. Каждый шаг и каждая секунда. Я знаю, с чего все начнется и чем закончится. Так мне казалось… Единственное, что я не мог держать в руках – это себя самого рядом с Оксаной. Мне всегда до жути было страшно ее потерять. Наверное, осталось осадком то самое ощущение, когда я понимал, что она не моя и никогда моей не станет. Я знал, что такое делить ее с другим, знал, что такое выцарапать ее с мясом для себя, пойти на все лишь бы моя, лишь бы со мной. Эта женщина может раздавить меня, размазать по стенке, она даже не представляет, насколько я в ее власти и на что готов ради нее и наших детей. С ней рядом стиралось прошлое, я становился другим. Я верил, что у нас может быть обычная жизнь, обычные и самые простые радости. Растворялся в ней, в наших детях. Мои мечты были мелкими, обыденными, скучными – отдых вместе, дурацкие ее фильмы вечером перед телевизором, барбекю на природе, и она… просто она рядом. И я их воплощал. Пусть нечасто. Пусть раз в месяц… Но, бл*дь, если ей надо больше, я дам. Только позже. Не сейчас. И эта тоска, эта боль в ее глазах. Как будто я… как будто я причинял ей страдания, а я понимал, что ни в чем не виноват и это драло душу. Мне хотелось ее трясти и орать ЧЕГО ТЫ ХОЧЕЬ, ТВОЮ МАТЬ?! Я становился бешеным и, если раньше она действовала на меня успокаивающе, то сейчас с каждым днем я будоражился все больше, я буквально ощущаю, как нагнетается между нами, как раскаляется воздух. Бывали мгновения, когда я хотел ее ударить. И не мог. За каждый упрек, за каждый этот взгляд, за каждый раз, когда хлопала перед моим носом дверью. Я не мог понять, какого хера происходит. Почему в ее глазах столько разочарования, боли, отчаяния.

Я брал себя в руки, я сдерживался, старался не сорваться. Как назло Воронов не выходил на связь. Ушел в подполье, а у меня в руках гребаные бумажки, на которые открывается охота. Плюнул, бросил все. Помчался к ней. Неделю держать ее в объятиях. Трахать до исступления, слушать ее крики, вдыхать запах, целовать губы. Слышать от нее, что любит. Выбивать любыми способами эти признания. Уверенность, которую она всегда мне давала. Сейчас я остро в ней нуждался, а Оксана как назло отдаляется все дальше и дальше.

Как будто чувствовала, что я что-то задумал и лгу ей, но ведь она ничего об этом не знала. О бумагах. Я был в этом уверен.