Пусть все горит

Я набираю ему ванну, и Хуонг просыпается. Я чувствую, как она проснулась наверху в маленькой спальне еще до того, как слышу ее писк. Грудь твердая от молока. Кажется, у меня забились протоки.

– Я принесу малышку и покормлю ее у плиты, – говорю я.

– Джейн. – Он нависает надо мной, кладя свою ладонь с засохшей корочкой на свежих порезах на мою руку. – Я тут прикинул, моя мать знала мужика одного в соседней деревне, дальше отсюда, он был врачом. Когда Мэри подрастет, отвезем ее к нему, пусть посмотрит. Тебе, правда, тута придется остаться, ты ж не англичанка, да и нелегалка, но я ее отвезу, скажу, мол, дочь рабочего человека. Врач на пенсии уже, но он свой, местный. Глянет малышку.

– Я хочу поехать с ней, – отвечаю ему. – Ей без меня никак будет.

Ленн прикусывает щеку, смотрит на половицы, а затем на меня.

– Поговорить надо, – произносит он. – Мож быть, ты в «Ровере» останешься, пока я к врачу пойду, привяжу тебя на заднем сиденье, может, сработает. Но если мы к врачу поедем, ты должна себя как следует вести, усекла?

Я киваю.

– Чтоб нормально все было, никаких фокусов, у меня и так дел по горло. Бушь себя хорошо вести, тогда посмотрим. Может, втроем скатаемся в путешествие.

Глава 17

Небо меняется.

Из окна маленькой спальни наблюдаю, как солнце поднимается из-за соленых вод, которые я не могу разглядеть, сколько бы ни вглядывалась, а потом в течение дня, когда мою, кормлю и стираю, оно движется по небу. Низко, практически над головой, а после снова опускается, тая в шпилях на горизонте, пока я стою у входной двери, спиной к полуподвалу, и смотрю, как ускользает еще один день.

Стирать теперь приходится меньше. У меня по-прежнему есть подгузники, ее салфетки, но каждый день их уходит огромное количество, и они ей велики. Но мне больше не нужны тряпки для себя. Понятия не имею, знает он или нет, но с той ночи Ленн больше не просил меня принять ванну. Он не приглашал меня в свою спальню.

Молока у меня мало. Раньше его было много, и малышка была довольна, но теперь, когда Хуонг растет и хочет есть как никогда, молоко то появляется, то исчезает. Это ее злит. И тогда я задумываюсь, от меня ли этот гнев, гнев, заставляющий думать, или все же от него. Я молюсь небесам, чтобы он был от меня. Или ее собственный.

– Ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш, – шепчу ей, – успокойся, малышка.

Я хочу сказать «успокойся, Хуонг» и хочу сказать это на моем родном языке, но я не должна забывать о камере в углу комнаты. Если Ленн услышит, как я говорю с ней по-вьетнамски, если он услышит ее настоящее имя, он заберет мои письма. Или вазелин, или свою доброту, или мы не поедем к врачу на пенсии, или однажды заберет мою дочь. Я думаю о его жуткой угрозе каждый раз, когда вижу длинную дамбу. Я смотрю на эту бесконечную линию неподвижной воды, и сердце у меня замирает. Это невыносимо. Чудовищно. Я прижимаю дочь к себе, и она бьется лбом о мою грудь. Я прикладываю ее к другой груди, но та слишком болит, и молока там тоже нет. Малышка все плачет и плачет, а я укачиваю ее, успокаиваю, целую в макушку и говорю, что скоро будет больше молока.

Когда он приходит с посева озимой пшеницы, я показываю ему малышку.

– У меня молоко прошло, – говорю ему. – Совсем почти не осталось.

– Мать моя сиськой кормила, пока мне четыре года не исполнилось, вернется твое молоко. И, это…

– Нет! – я перебиваю его, и мой голос становится тверже. – Ей надо гораздо больше, чем я могу дать, Ленн, ей нужна смесь, специальный порошок для детей, который заменит молоко. Ей нужна бутылочка, я больше не могу кормить ее грудью.

– Ты решила меня подоставать после того, как я с полей вернулся? Где ужин, спрашиваю!

– Через двадцать минут будет.

– Смотри у меня!

Он умывается, затем закрывает от меня рукой клавиатуру, вводит пароль и смотрит записи. Большую часть, как обычно, в режиме ускоренной перемотки. Записи, на которых я сегодня утром мою окна, застилаю его постель, чищу хлоркой раковину, кормлю Хуонг в маленькой спальне и читаю письма Ким Ли, по-быстрому бегаю в туалет между отчаянными, неудачными попытками кормления, а малышка кричит на меня, потому что я не справляюсь; готовлю ему ужин, прошу детскую смесь, чтобы сохранить жизнь малышке. В свою первую неделю здесь я пыталась войти в компьютер. Одна неудачная попытка ввода пароля за другой. Я пробовала ввести и Джейн, и Фен Фарм, и Гордон, и Моркам, и Уайз, и Ленн, и дату его рождения. Потом экран заблокировался. За это он забрал мой кулон на шее. А когда кулон не сгорел, Ленн отнес его в отдаленный свинарник и скормил своим свиньям.

Ленн отпирает дверь полуподвала и спускается по лестнице. Я ничего не слышу. Синти молчит уже несколько дней, покорилась или умерла, а может, у нее кляп во рту или она ранена. Беспомощна.

Он забирается обратно и запирает дверь. Затем выходит из дома, выезжает на главный двор через запертые ворота и возвращается с пластиковой банкой.