Пусть все горит

– Так что не потеряй все из-за своей тупой башки.

Я опускаю взгляд на дочь. Она все еще кушает, ее щечки румяные, волосы блестят, словно шелк, от этого тепла, нет, жары между нами, от физического напряжения.

Ленн спускается по лестнице и уезжает на своем «Ленд Ровере». Я укладываю Хуонг на подушки, накрываю одеялом и осторожно спускаюсь по ступенькам на спине. В подвале тихо. Подхожу к входной двери и проверяю, что его нет, а потом смотрю на черный железный засов в верхней части полуподвальной двери и на точно такой же – внизу. Я слышу шум. Скрип дерева. Полуподвальная дверь двигается в косяке.

– Джейн? Джейн, это ты? Это ты? Помоги мне!

Я открываю рот, чтобы что-то ответить, а потом смотрю направо, на камеру в углу гостиной над запертым телевизором. Она подмигивает мне красным огоньком. Я закрываю рот, облизываю губы, прищуриваюсь и возвращаюсь на кухню. После этого она больше ничего не говорит. Я мою посуду, вытираю кастрюли, развожу огонь и втираю грудное молоко в соски, чтобы унять боль. Много лет назад, после травмы лодыжки, но до того, как Ленн сжег мои кроссовки, я попросила у него новый лифчик, на что он сказал, что я обойдусь лифчиком его матери. Недавно я снова попросила подобрать мне подходящий, отчасти из-за моей спины, но Ленн снова сказал, что лифчика его матери будет достаточно. Ей-то ведь нормально было, так?

Через час он возвращается из «Спара» с двумя сумками, и, пока я убираю покупки, Ленн просматривает записи.

– Молодец, – хвалит он, глядя в мерцающий монитор, отбрасывающий на его лицо серый свет. Его усики отчетливо видны в отблесках экрана. – Будешь вести себя нормально, и никаких проблем не будет, усекла?

Я открываю последний пакет. До сих пор там было все то же, что Ленн покупал нам каждую неделю: курица, пакет с корнеплодами, замороженный зеленый горошек, свиные колбаски, бульонные кубики, ветчину и сыр в нарезке, апельсиновый сок, печенье Rich Tea, спички, СуперБелый хлеб, нарезанный толстыми ломтиками, чипсы с солью, чай в пакетиках, сахар, цельное молоко, маргарин, треска в соусе из петрушки в пакете, картофель и замороженная выпечка. В последнем пакете, под горохом, лежит бутылка шампуня для чувствительной кожи от Johnson & Johnson. Для тела и волос. Я беру в руки розовую бутылочку, рвусь прочитать состав, мне не хватает новых слов, хочу узнать, чем эта жидкость поможет моей малышке.

– У Мэри, смотрю, кожа под задницей сухая и за ушами тоже. Это средство поможет.

Ленн прав. У нее и правда начинает шелушиться кожа на голове и теле. Я открываю флакон и чувствую свежий, умиротворяющий запах, что-то новое в этом стылом доме.

– Спасибо, – благодарю его.

– И плесень на потолке в ванной не разводи, слышишь, Джейн. Детенышу навредит. Там в сарае краски полно, так что если споры поползут, сама возьми и покрась, не жди, пока я тебе скажу.

– Хорошо.

Я начинаю заниматься ужином. Готовлю пирог из вчерашней курицы, сдирая мясо с костей. Пока я выковыриваю мясо с «устриц»[12], представляю себе, что у меня под пальцами его глаза. Пока я отрываю мясо с крыльев и бедер, представляю себе, что он беззащитен и не может сопротивляться. Его мать делала пироги с кусочками моркови и горошком внутри теста, а не на тарелке, нет-нет-нет, она любила добавлять в них нарезанный картофель и оставшуюся подливку. Ленн рассказывал про то, как готовила его мать, в первые дни моего здесь пребывания. Снова и снова, как заевшая пластинка. Про то, как она складывала его рубашки. Насколько бежевым она заваривала ему чай и каким способом отбеливала раковину. Я срезала остатки мяса с тушки. Он забрал большую часть вчерашних овощей свиньям, так что я использую кое-что из новой партии. Нарезаю, приправляю, кладу ложкой мясо в пирог и выкладываю тесто сверху.

У входа раздается громкий стук.

Мы с Ленном подходим туда: она чем-то колотит по полуподвальной двери – то ли плечом, то ли еще чем-то из того, что Ленн держит внизу, а в воздухе висит пыль, поднимаемая сквозняком от входной двери.

Я смотрю на него, и он проводит пальцами по черным задвижкам.

– Джейн, иди лучше пирог в духовку отправь.

Я возвращаюсь на кухню, Ленн отпирает засов, а Синти кричит каким-то глубоким гортанным голосом; я такой тональности никогда не слышала. Рев из преисподней. Что-то, что даже Данте представить себе не мог ни на одном уровне ада, что-то, что он так и не решился нам поведать. Последний выдох человека в агонии. Ленн молчит. Я слышу, как она борется с ним, колотит его, но я знаю, слишком хорошо знаю, что ему на это наплевать. Он каким-то образом закалился от этого. С детства или сейчас. Словно каменный голем. Шум прекращается, и они оказываются там, внизу, вместе. Я слышу, как Синти протяжно кричит «Нет!», а потом Ленн поднимается по лестнице, закрывает дверь на засов, возвращается на кухню и садится за стол.

– Джейн, ужин скоро будет?

– Через полчаса, – отвечаю я.

На его лбу проступили капли пота, и я вижу свежие царапины у него на шее и на руках.

– Ладно, тогда вану перед ужином приму. Будь умницей, набери мне вану.