Пусть все горит

Синти спотыкается о выступ жесткой земли и увлекает меня за собой. Падая, я вижу, как крутится сарай. Наши ноги запутываются, и я падаю на правую лодыжку, кости не трещат, но сустав прогибается подо мной, как холодец. Когда я выпрямляюсь, осколки кости в суставе, если его вообще можно так назвать, скребут друг о друга, и я запрокидываю голову назад от вспыхивающей боли. Прищурившись, чувствую, как Хуонг просыпается. Я в агонии. Я не могу идти дальше. Я разбита.

– Прости, пожалуйста, – извиняется Синти. – Это я виновата, прости, пожалуйста.

Я не могу ей ответить. Я сосредотачиваюсь на том, чтобы не отрубиться, чтобы держаться в сознании. Сжимаю зубы, раздуваю ноздри, но у меня нет слез, которые я могла бы пожертвовать этой агонии.

Над головой пролетает самолет. Смотрю вверх и вижу, как он бесшумно проходит через небольшое облако и выходит с другой стороны. Спокойно и уверенно. Внутри полно людей, которые занимаются своими обычными делами. Я должна это помнить: там, в самолете, есть люди, которые летят из одного места в другое, скорее всего, сотни людей, и в один прекрасный день я могу стать одной из них.

Мы идем дальше.

Свинарник по-прежнему вдалеке; пейзаж обманывает нас, ровность полей – проклятие, иллюзия, жестокая игра. Но вот мы подходим к дамбе. Вода неподвижна. Дамба не очень большая, я бы сказала, метра четыре с половиной в поперечнике, или где-то три с половиной.

Вижу облака, отражающиеся в неподвижной воде, смотрю вниз на свои мокрые, покрытые грязью сандалии и молю небеса, чтобы мы благополучно перебрались через эту штуковину.

Глава 26

Синти помогает мне спуститься на берег.

Трава по обе стороны от серебристо-черной воды мертва. Желтая, как желчь. Мы карабкаемся вниз к кромке воды, и последние несколько футов я скольжу на спине. Прижимаю Хуонг к себе так крепко, что она вскрикивает, а я подношу ее к лицу – вода всего в нескольких дюймах от моих грязных сандалий – и целую.

– Мы уходим отсюда, – говорю я дочке. – Мы уходим, солнышко, и я позабочусь о нас обеих.

Синти тыкает пшеничной соломинкой в воду, чтобы проверить глубину, но соломка слишком вялая и всплывает на поверхность. Она смотрит вниз.

– Вроде неглубоко. – Она смахивает с лица свои сальные волосы, оставляя следы от ногтей на грязи за ушами. – По-моему, не очень глубоко. По-моему.

Я смотрю вдоль дамбы. Она такая же прямая, как магнитная полоска на обратной стороне кредитной карты. И такая же блестящая. Она заканчивается у моста, который теперь является нашим горизонтом, но я знаю, что дамба заканчивается за много-много миль отсюда, в сторону моря.

– Если я упаду… – начинаю я.

– Не упадешь, – обрывает Синти.

Я окунаю руку в воду, вожу ей, и отраженное небо искажается, закручивается и опускается на дно.

Вода ледяная. Она настолько неподвижна, что похожа не на воду, а на жидкий металл. На ее поверхности не жужжат насекомые, как это бывает летом. Вообще никаких живых существ.

Мы входим в воду.

Рука об руку нерешительно погружаемся в ледяную воду.

Дно близко, но оно мягкое. Оно обманывает нас. Я делаю шаг, выскальзываю из сандалии сорок пятого размера, поворачиваюсь и падаю в воду, подняв руки над головой. Хуонг корчится.

– Возьми ее, – вскрикиваю я, хватая ртом воздух, барахтаясь и сплевывая грязную воду.

Синти притягивает меня к себе, берет Хуонг, и малышка кричит еще громче.

– Никак не найду, потеряла, – говорю я.

– Сандалию?

– Пропала сандалия, – отвечаю я, стуча зубами и хватая ртом воздух.

Синти отдает мне Хуонг, и я стою, упираясь больной ногой в ил, – вес ощущается на ней мучительно ужасно, коренные зубы скрежещут друг о друга.

Синти ощупывает дно ногами, дрожа, как какая-то мерзкая болотная тварь.

Она качает головой.

Мы плывем вместе, она помогает мне и Хуонг, крепко держа меня за руку, и мы перебираемся через низкую, вонючую дамбу; вода почти доходит нам до бедер.

Нам так невыразимо холодно.

– Не сдавайся, – говорит Синти, – мы молодцы.

Я смотрю на нее и стараюсь не потерять опору. Она все еще дрожит. Ее рыжие волосы засалены, а пряди разметались, открывая новые залысины. Бедная Синти. Мой носок полон грязи. Я по пояс в воде, до груди все промокло. Ледяной холод. Хуонг дрожит, но я крепко прижимаю ее к себе и дышу ей в затылок, чтобы согреть. Мы доплываем до другой стороны – я в одной сандалии, Синти с сорняками вокруг щиколоток – и садимся на берегу.

– Угри, – Синти задыхается и вздрагивает, выжимая брюки. – Ты их почувствовала?

Я качаю головой. Что за богом забытая яма находится на этой равнине?

Почему ее вообще отвоевали у морей?

Синти помогает мне подняться по склону, а я помогаю ей. С этой стороны берег круче, выше. Потом мы оглядываемся на дом, словно солдаты, выглядывающие из окопа. Ничего. Дым поднимается из трубы, но «Ленд Ровера» нет у запертых ворот на полпути. Ленн все еще не вернулся.

– Еще полчаса, – говорит Синти. – Мы доберемся до свинарника, передохнем, может, ты ее быстренько покормишь, а затем пойдем на дорогу. Уже почти пришли. – Она крестится.