Пусть всегда светит солнце

Худощавый мужчина, как я потом узнал, инженер Иван Петрович Расин, размахивая руками, наскакивал на сидевшего за столом директора и кричал:

— Я требую! Я требую, чтобы в пятую бригаду немедленно назначили бригадира!

— Да пойми же ты, горячая голова, — устало останавливал его директор, — где же я вот так с бухты-барахты бригадира тебе возьму?

— Меня это не касается. У меня техника прибывает, поймите, техника… А кому я ее в пятой поручить могу? Кому?

Директор потянулся за портсигаром и увидел меня. Видимо обрадовавшись, что можно сделать передышку, он пробасил:

— Давай заходи, чего там в щелку подглядываешь.

Инженер, прерванный на полуслове, оторопело уставился на директора:

— В какую щелку?

— Да это я не тебе, — отозвался Афанасий Гаврилович, — это я моряку. Давай заходи.

Я вошел в комнату.

— Старшина первой статьи, — сказал директор, просматривая мои документы, — по специальности моторист, член партии с пятьдесят девятого года. Знаю, знаю. Секретарь райкома о тебе звонил. — Афанасий Гаврилович оглядел меня с ног до головы и спросил: — Так, значит, к нам решил податься?

— Если примете.

— Почему ж не принять? Примем! Нам хорошие люди всегда нужны. — Он повернулся к двери и громко крикнул: — Валюша!

В комнату вошла молодая девушка в легкой шелковой кофточке.

— Вот, пожалуйста, — сказал Афанасий Гаврилович, протягивая ей мои документы, — оформи в приказе Сергея Николаевича Боброва на должность бригадира пятой.

— Что вы, товарищ директор, — испугался я. — Какой же из меня бригадир? Я же в сельском хозяйстве плохо разбираюсь. Мне бы на трактор…

— Ничего, научишься, — возразил директор, — агроном и инженер помогут.

— Соглашайтесь, душечка, — подскочил ко мне Иван Петрович и взял за локоть, как бы боясь, что я могу уйти. — Соглашайтесь. Вы — моторист, двигатели знаете, а в сельской технике разберетесь, она не сложна.

— На флоте чем командовал? — спросил парторг.

— Отделением мотористов.

— Ну вот видите, значит, с людьми работать умеете. А это и в нашем деле главное.

— Все, вопрос решен! — Директор встал из-за стола. — Сейчас поедем принимать бригаду.

— Ну что? Сосватали? — спросил паренек в замызганном комбинезоне, когда я вышел на крыльцо.

— Сосватали, — неохотно ответил я.

— Куда?

— В пятую.

Паренек взглянул на меня, но ничего не сказал, только присвистнул.

— А что?

— В самую худую бригаду попал. Оттуда недавно бригадира за пьянку и всякие штучки-дрючки выгнали.

Я молча пожал плечами — не все ли равно, в какую мне бригаду идти, в плохую ли, в хорошую ли. Все едино я не справлюсь.

— С испытательным взяли? — не отставал паренек. Видимо, это было для него каким-то мерилом в отношении нового человека.

— Да нет, — с досадой отозвался я.

— Видать, ты нашему директору чем-то приглянулся, если без испытательного взял, — с уважением проговорил паренек.

— Еще бы, — усмехнулся я, — так приглянулся, что с места в карьер бригадиром назначил.

— Пятой? — с изумлением взглянул на меня паренек.

— Пятой.

— Значит, Афанасий Гаврилович вам доверяет, — вдруг переходя на «вы», сказал паренек.

— Ты чего, Виктор, нашего бригадира пугаешь? — спросил, выходя из конторы, директор. — Он и так уже напуганный. Давай заводи машину, поехали в пятую.

3

Наша машина ГАЗ-69, или, как ее называл Виктор, «бобик», весело бежит по бесконечной степной дороге, волоча за собой кудрявый пыльный хвост. Нещадно палит солнце. А вокруг — необозримые степные просторы — седоватая полынь вперемежку с колючим перекати-поле. При виде нашего «вездехода» рыжие тушканчики на мгновение замирают на задних лапках и, испуганно свистнув, исчезают в норах. Степные орлы и коршуны лениво слетают с придорожных камней и кочек и, сделав небольшой круг, опять опускаются на землю, уже позади машины.

Степи, беспредельные казахские степи, они наводят на меня грусть. Ни кустика, ни деревца. Кажется, можно ехать час, другой и никого не встретить, кроме тушканчиков и орлов…

Задумавшись, я не заметил, как кончилась степь и потянулись необозримые поля. Глянув в окно, я ахнул и попросил остановить машину. Мне приходилось видеть поля, но таких я, признаться, не видел никогда. Хлеб! Он всюду, куда ни посмотришь, на все четыре стороны уходят за горизонт пшеничные массивы. В небе, безоблачном и бездонном, летят журавли. Их нежное курлыканье еле слышно, так высоко они забрались. А я стою около машины, не в силах оторваться от золотистого моря пшеницы.

— Твое хозяйство, — говорит директор. — Пять тысяч гектаров.

— Сколько? — испуганно переспросил я.

— Пять тысяч.

— Да это же хозяйство целого колхоза! — воскликнул я, вспомнив, что в нашей артели меньше пахотной земли, чем здесь.

— А что ты думаешь, — засмеялся Афанасий Гаврилович, — у нас, брат, масштабы!

— И сколько же человек в бригаде?

— Постоянных пятьдесят, а на время уборки еще с сотню подкинем из города.

— А не мало? — усомнился я, припоминая, что у нас в колхозе работало около пятисот человек.

— Ничего, у нас техника.

Я опять попытался уговорить директора, чтобы он отменил свое решение. Но он только посмеивался: