Пустая гора. Сказание о Счастливой деревне

– Рябой, а почему бы тебе не убраться туда, к себе, откуда пришёл, а?

Рябой как раз мерным черпаком доливал водку по чашкам; услышав это, он замер, рука застыла в воздухе, только что снова начавшие было галдеть мужики снова разом затихли. У Рябого на лице несколько раз дёрнулся мускул, но он быстро взял себя в руки. Он продолжил наливать. Подрагивающими губами он сказал:

– Двадцать восемь цзиней. Нет-нет, двадцать восемь с половиной. Земляки, двадцать восемь с половиной…

Эньбо сам понял, что снова не то сказал, потому что в общем ведь Счастливая деревня гостеприимная, иначе откуда бы в ней были эти не пойми откуда люди.

А Рябой Ян продолжал считать:

– Двадцать девять цзиней, двадцать девять с половиной…

Но все по-прежнему молчали, со всех сторон и так и сяк все глаза удивлённо и напряжённо уставились на сказавшего не то человека. Эньбо чувствовал, что голова его вот-вот лопнет. Если все будут так дальше молча смотреть на него, то он весь лопнет. На самом деле он ещё только начал говорить, и уже пожалел, но всё-таки сказал, словно чёрт какой внутри его так заставил.

Наконец один человек заговорил. Чжан Лосан первый подал голос:

– Сегодня здесь все мужчины Счастливой деревни, вот я и спрашиваю: что, Счастливая деревня больше не принимает тех, кому больше идти некуда? Все знают, мой отец тоже ханец, тоже, как Рябой Ян, пришёл сюда и не захотел уходить…

Все заговорили – нет, нет, к тому же твой отец нам принёс за всю историю Счастливой деревни самые первые и единственные весы…

– Но теперь вот есть люди, которые выгнали Сандан с сыном, а теперь хотят ещё и Рябого Яна прогнать…

Все в один голос сказали: «О-о-о…» Это означало, что сказано было несколько уж слишком.

В этот момент поднялся ветер, закрутил по площади сухую солому и пыль, все засуетились, пригнулись, и каждый сделал движение, как бы прикрывая ладонью чашку в другой руке, хотя на самом деле чашку с водкой держал только один. Все уже были немного пьяны. Ветер стих, и все захохотали, осознав это общее невольное движение. И тут вдруг раздался громкий резкий стук: оказалось, что это в давно нежилом доме Сандан деревянную дверь оторвало от рамы, и она с грохотом упала на землю.

От упавшей двери взлетела пыль, разлетелась солома, людям снова вспомнились давно уже покинувшие Счастливую деревню мать и сын. Вспомнив о них, люди снова все уставились на Эньбо.

Ему захотелось широко раскрыть рот и горько зарыдать. Так зарыдать, чтобы слёзы и сопли лились ручьями, в полный голос, горько прорыдаться, какое было бы облегчение! Но только это ни к чему, все только насмехаться станут. Чашка с водкой дошла до него, он запрокинул голову и всю только что наполненную чашку полностью влил себе в рот. Не успела ещё водка вся упасть в желудок, как Эньбо, словно непрочно стоявший мешок, повалился наземь.

Как только Эньбо свалился, так сразу же не на кого стало сердито смотреть, и тогда вспомнили про совершенно непонятным образом упавшую дверь, а небо уже темнело, солнце село за горы. Вечерний ветер тянул холодком, и кто-то вдруг сказал:

– Это бесы, наверное.

Всем тут же почудилось, что этот холодок пополз по их спинам.

– Эти двое, мать и сын, умерли?

– Их души, что ли, вернулись?

– Тьфу! Умерли, а души сюда вернулись? Потому что мы тут, в Счастливой деревне, их так сильно любили?..

Небо понемногу чернело, на северо-западе, за снежным пиком Аутапи, на нём появилась багровая полоса вечерней зари, но здесь, в горной долине, внизу, ночной сумрак поднимался, словно всё затопляющая вода. Силуэты людей, кружком сидевших на площади, погружались во мрак, и только лица, обращённые вверх, к небу, подсвечивал отблеск далёкого заката. Водку ещё передавали по кругу от одного другому, но эта крепкая жгучая жидкость не могла побороть холод, поднимавшийся вместе с ночным мраком.

А тут ещё кто-то заговорил о бесах. У бесов нет формы, по крайней мере никто из людей никогда их не видел, хотя в этот момент пившие на площади водку мужчины отчётливо почувствовали их присутствие. У этого нет облика, есть только ощущение, будто ледяные когти вместе с холодком медленно ползут вверх по спине.

Рябой Ян разлил последний черпак по чашкам, с шумным грохотом опустил навес над окном лавки сельпо. Потом он сложил руки за спиной и пошёл не спеша прочь, все ещё долго слышали, как позвякивает связка ключей у него в руках.

Чжан Лосан злобно сплюнул наземь:

– Уважаемые, пора по домам, водки больше нет, твою мать, в этой жизни даже водки – и то нет!

Теперь мужчины Счастливой деревни были все не по-обычному серьёзные, медлительные, словно набухшие от воды брёвна. Один за другим они медленно и тяжело подымались, по привычке бросали взгляд на снежный пик и догоравшую за ним на чёрном небе кровавую зарю. Пошатываясь, вразвалку шли по домам.

Чжан Лосан попинал лежавшего на земле Эньбо:

– Малыш, вставай, пора домой!

Но Эньбо спал как убитый и не просыпался, и Чжан Лосан сказал:

– Твою-то мать, ведь выпил чуть-чуть и так пьян, это ж, твою мать, какое счастье…