Пустая шкатулка и нулевая Мария. Книга 1

Мне таких сил стоило решиться сказать прямо, ведь обратной дороги нет, а она!.. Взяла и опередила меня. Да еще и сказала с такой скукой, даже не глядя мне в лицо…

Я так и замер, а Отонаси, снова взглянув на меня, вздохнула с таким видом, словно у нее и выбора нет, и уже всем телом повернулась ко мне.

— Ты так ничего и не понял, Хосино? Я уже черт знает сколько времени с тобой, придурком, общаюсь. Меня тошнит от этих повторений. Я же тебя насквозь вижу.

— Н-но…

Выходит, я далеко не в первый раз решался защищать «Комнату»?

И всегда отказывался от этой идеи?

— Скажу вот что: тебе, наверное, больших усилий стоит называть меня врагом, но это не важно. Потому что, сколько бы ты ни старался сохранить память, все равно все забудешь.

— Да н-никогда!..

Но если все так, значит я принимаю гибель Моги? Решаю забыть о своих чувствах к ней?

— Не веришь? Тогда давай скажу, почему ты так делаешь. Ты мне миллион раз об этом говорил.

В ожидании я прикусил губу.

Но Отонаси отвернулась от меня, будто стараясь показать, что на этом разговор окончен.

— За все эти двадцать с лишним тысяч раз ты совсем не изменился — тут надо отдать тебе должное.

От неожиданности я поднял взгляд.

Сама Отонаси сказала, что отдает мне должное?

— Погоди!

Мне надо было спросить еще кое-что.

Она посмотрела на меня через плечо.

— Говоришь, оставила попытки достать из меня шкатулку?

— Ну да, вроде так и сказала.

— Тогда что собираешься делать?

Отонаси не изменилась в лице и только неотрывно смотрела на меня. А я смотрел на нее в ответ, пока, поддавшись какому-то чувству, не отвернулся.

— А…

Она так ничего и не сказала — просто ушла. Не дала мне никакого ответа.

Я вернулся в класс, но Отонаси там не оказалось.

Шел пятый урок, математика. Я все никак не мог понять формулу, хотя слушал объяснение, наверное, раз в двадцатитысячный. Оставив все попытки вникнуть, я перевел взгляд на Моги.

Неужели я и правда забывал о ней? Отказывался от своих чувств?

Нет, быть не может. И не важно, о чем я думал в те прошлые повторы.

Теперь я не оставлю Моги, ни за что!

Прозвенел звонок — пятый урок закончился. Я сразу же направился к Моги. Заметив меня, она широко распахнула глаза, и мне хватило всего лишь этого ее взгляда: с каждым шагом тело деревенело все больше, сердце билось быстрее и быстрее… Я знал, что скажу сейчас нечто особенное.

Скажу то, что никогда бы не сказал в обычной жизни.

Но у меня просто нет выбора — а как иначе сберечь память о ней?

Делать нечего: надо признаться Моги в своих чувствах.

— Моги…

Наверное, я состроил ужасно неестественную гримасу, но Моги, склонив голову, внимательно смотрела на меня.

— Ну, я хотел сказать кое…

— Давай завтра…

— О-ох…

…и все тут же проваливается во тьму. Я слышу только голос, и он твердит одно и то же… Твердит так ясно и четко, что становится больно. Этот голос везде: в ушах, глазах, мозге, он впивается в них тысячами осколков. Что-то в груди бьется сильно-сильно, и кажется, будто по ней стучат молотком…

Нет, нет!..

Не хочу вспоминать! Не хочу! Это было уже тысячи раз! Я пытаюсь забыть, но не выходит. Я могу забыть все, что угодно, но только не это!

Да, точно, точно…

Я уже признавался Моги, еще давным-давно.

— Что-то случилось?

— Нет, ничего, прости…

Наконец я отошел от Моги — она нахмурилась, но расспрашивать не стала, а я вернулся к своему стулу и рухнул на парту.

— Ну да…

Так все и должно было обернуться, ведь это повторяется более двадцати тысяч раз. Я признавался Моги и забывал об этом, снова признавался и снова забывал. Пытался сопротивляться «Комнате удаления» и поэтому, против своей же воли, признавался Моги в любви — снова и снова, снова и снова — и все равно забывал об этом.

И каждый раз получал ответ, которого боялся больше всего на свете.

Всегда один и тот же ответ — наихудший из всех возможных. И он не изменится, ведь Моги тоже ничего не помнит. Ответ не изменится никогда.

«Давай завтра».

И правда, хуже не скажешь. Потому что завтра не наступит никогда.

В кои-то веки я решился сделать первый шаг, набрался смелости — а ее у меня в принципе немного, — собрался с силами и все-таки произнес заветные слова, а они просто сгинули, как будто и не было. И после всего этого мне приходится снова видеть Моги — ту, которая забыла мое признание.

Вот оно что… Мои слова даже не сгинули. Их и правда не было.

Да и всего этого мира не было еще с самого начала. Это мир несбывшегося, здесь все бессмысленно. Красивый ты или уродливый, знать ты или чернь, любишь или ненавидишь — в этом мире все одно и все бессмысленно.

Потому что здесь ничего нет. Пусто.

«Комната удаления» — пустота, и этого не изменить.

Мне стало тошно… тошно дышать. Хотелось избавиться от всего накопившегося. Если бы я только мог… меня бы здесь давно не было. Без воздуха все живое умирает, а я, хоть и живой, вбирал пустоту до тех пор, пока она не наполнила меня доверху… Я впитывал ее, зная, что скоро стану совсем пустым… Или, может, выжатым, словно губка.

Или… или я уже стал пустотой?

— Кадзу, что такое? Ты в порядке? — спросил знакомый голос.

Я медленно приподнялся с парты, перед глазами замаячила нахмуренная Коконэ.