Пустодомка

– Вон, видишь? Там кто-то ходит! – зашептал Сашка. – Может, у них тут хэллуинская вечеринка, поэтому свет не включают?

Девочке захотелось уйти от темного дома подальше. Она оглянулась. Отсюда был виден огонек в избе дяди Захара.

– Может, туда сначала сходим, как хотели, а потом вернемся? – спросила она.

– И еще раз ломать ноги в темноте? Нет, пошли. Глянем, раз мы тут! – скомандовал брат и решительно отворил калитку, щеколда которой уже давно ржавела рядом в траве.

Брат с сестрой поднялись на темное крыльцо. Замка на двери не было.

– Вот видишь? – зашипел Сашка. – Наверное, кто-то приехал из родни, как и мы.

– А может, они спят?

– Ну ничего, извинимся. У меня дело важное! – насупился мальчик.

Он аккуратно постучал в дверь.

В темном доме раздалось шуршание и тихие шаги.

– Вот видишь! – обрадовался мальчик и постучал еще разок, настойчивее.

– Саш, а может…

– Кто там? – голос из разбитых окон был тихий, старческий. Его можно было принять за скрип двери и писк нескольких мышей, которые вдруг решили изобразить человеческую речь.

– О! Видишь! Не дрейфь! – обрадовался мальчик. – Извините пожалуйста, а можно спросить… – громко завопил он.

Сашка крепко вцепилась в куртку брата и чувствовала, что сейчас запищит как дурочка и убежит отсюда. Но оставить этого идиота одного на пороге пустого дома она не могла.

– Саш!

– Да погоди! – и мальчик, отцепившись от девчачьих рук, тихонько толкнул старую дверь.

Она распахнулась без скрипа, луна как раз появилась на небе и осветила заброшенные сени, – точно такие же, как в доме их дедушки, только побольше. Дальше виднелась единственная дверь. Сашка опомнилась, когда они уже оказались перед нею. В глубине дома точно кто-то скрипел и шаркал по-стариковски. Девочке опять почудилось тихое пение.

Ее брат, не долго думая, быстро толкнул старую фанерку, на которой еще мотались куски дерматина с утеплителем, и шагнул через порог.

С первого же взгляда девочка поняла, что в этот дом точно никто не приехал. Никакие люди – ни старые, ни молодые – не будут даже одну ночь проводить в таком грязном и заброшенном месте. Однако посередине комнаты на трехногом табурете сидела старушка.

Тот же странный голос напевал слова, которые едва можно было различить:

– Скоро буду – не забуду, квашню мешу – не домешу…

– Э-э-э здравствуйте! – попытался вежливо начать разговор Сашка, который, кажется, ничего странного не замечал.

– Солю – не досолю. Печку топлю – не дотоплю… – продолжала старушка свою непонятную песню.

В руках она держала комок черной шерсти и веретено. Вроде бы нитку сучила, да только получалось у нее плохо. Даже в свете луны, льющемся из окон, было видно, что нитка у старушки получается вся в узлах и буграх, а где-то – совсем не скрученная.

– В печку сажу – не досажу. Пеку – не допеку…

Сашка уловила краем глаза какое-то шебуршание в углу. Там как будто мышь копошилась.

«Это Пустодомка! Бегите отсюда!» – почудился ей голосок, но она не могла оторваться от старушки. Та откинула от себя худую, плохо сделанную работу и собиралась подняться. Девочка поняла, что ни за что не хочет видеть это существо поближе, а с другой – почему-то едкое любопытство подсказывало: «Посмотри на нее!»

Голосок из угла все звал какого-то Шишка, а мальчик и девочка, словно завороженные, стояли и смотрели, как старуха поднимается с табурета. До конца разогнуться она не могла и начала приближаться к ним полусогнутой, будто на спину ей давила страшная тяжесть.

– Вымаю – недовымаю. Стол обираю – не дообираю… – голос замирал постепенно. − Скоро буду, позабуду.

Старая истрепанная юбка распахнулась при шаге, и дети увидели, что одна нога у старухи человечья, босая, а другая – огромная куриная лапа с четырьмя растопыренными когтями – три смотрят вперед, один назад.

Старуха уже была совсем близко, девочка разглядела даже птичий клюв вместо носа, как вдруг в ее сознание ворвался голос, оказавшийся неожиданно знакомым, хотя она такого за свою жизнь не слышала. Голос гремел:

«Кажи ей – ПРОЧЬ ИЗ МОЕГО ДОМА! Кажи ей – ПРОЧЬ ИЗ МОЕГО ДОМА!»

Сашка зажмурилась, так как хищно изогнутые морщинистые руки уже были совсем близко, и завопила, что есть сил:

– ПРОЧЬ ИЗ МОЕГО ДОМА!

Старуха покачалась несколько мгновений, балансируя на своей птичье ноге, и вдруг исчезла из вида, будто ее и не было.

Девочка схватила брата за рукав, и они побежали из страшного места вон. Пустая темная улица казалась теперь милой и родной, а свет в единственном окне дедушкиного дома освещал, казалось, весь путь, так что они ни разу даже не споткнулись. Там, в человечьем, обжитом пространстве о них уже волновались, мелькали огоньки фонариков и слышались испуганные голоса.

Что было сил, Сашка и Сашка припустили к этим маячкам. Иван Александрович первым добежал до них, схватил обоих в охапку и выдохнул: