Пустое зеркало

— Королева, императрица, для меня нет никакой разницы. В общем, она шла по набережной совсем одна. И я подошел к ней вот так. — Луккени встал перед жандармом. — И ударил ее вот так моим специальным напильником. — Луккени замахнулся левой рукой, остановив ее в нескольких сантиметрах от груди жандарма, и захихикал, когда увидел, что тот инстинктивно поморщился. — Когда она упала на землю, я понял, что удар удался, и побежал. Оставил ее умирать.

Вертену опять пришлось подавить в себе желание броситься на эту нечисть.

— Значит, напильник остался торчать в теле императрицы? — спросил Гросс.

Луккени улыбнулся:

— А то как же. — Затем он перевел взгляд на Вертена и крикнул: — Почему вы не записываете мои слова? Пишите!

Адвокат поморщился.

— Может, хватит, Гросс?

Криминалист махнул рукой:

— Успокойтесь, старина. Это все на пользу делу.

Вертен продолжил записывать. Удовлетворенный Луккени вернулся к своей койке, сел на край. Он был такой низкорослый, что едва доставал ногами до пола.

— Синьор Луккени, — продолжил Гросс, — позвольте еще вопрос. Вы действовали один или это был заговор и вы выполняли чей-то приказ?

— Какой к черту приказ? — разозлился анархист. — Мне никто не помогал, я действовал один. И я войду в историю на века.

— А зачем в июне вы приезжали в Вену?

Луккени смутился. Такого вопроса он не ожидал.

— В июне? — Анархист надолго задумался, пытаясь скрыть волнение. — Не могу вспомнить, где я был в июне. Мне много приходится странствовать.

— Тогда я вам напомню. Вы были в Вене с одиннадцатого по четырнадцатое или пятнадцатое июня. А вечером двенадцатого наблюдали за домом на Гусхаус-штрассе. Вы этого тоже не помните?

— Кто вы такой? — взорвался анархист. — Репортер или прокурор? Мне не нравятся ваши вопросы!

— Выходит, синьор Луккени, вы уже давно следуете за императрицей? — продолжил Гросс как ни в чем не бывало.

— Что значит «следую»? Я увидел ее на набережной и убил. Совершил геройский поступок во славу анархии.

— А почему вы не совершили его тогда, в июне? Увидели двух телохранителей и струсили, да?

Тут Луккени буквально рассвирепел.

— Я не трус! — бросил он, прерывисто дыша. — Я даже не знал, что она была в том доме. Он сказал мне просто прийти по этому адресу и понаблюдать.

— Кто это он?

Луккени понял, что проговорился, и рассвирепел еще сильнее. Повернулся к жандарму:

— Я больше не хочу с ними разговаривать. Уведите их отсюда. Оставьте меня в покое.

Они подождали еще немного, затем поняли, что больше из него ничего не вытянешь.

Вернувшись в кабинет Оберти, Гросс заметил:

— Он, кажется, верит, что оставил напильник в теле императрицы.

— Этот человек не так глуп, как кажется, — сказал комиссар. — На самом деле он хитер и изворотлив. Болтает, что придет в голову. Думаю, пытается сойти за сумасшедшего. Но не получится. У нас есть десяток свидетелей того, как он ударил императрицу заточенным напильником. Затем, убегая от погони, его выбросил, а теперь, припертый к стенке, городит всякую чушь в попытке выпутаться.

Вертен с этим утверждением не был согласен и по скептическому выражению на лице Гросса понимал, что криминалист тоже так не думает.

— Эта заточка, очевидно, есть у вас среди вещественных доказательств? — спросил Гросс.

— Да. — Комиссар Оберти кивнул. — Там сохранились следы крови.

Криминалист улыбнулся:

— Может, это с моей стороны нахальство, но нельзя ли ее увидеть?

— В этом нет нужды, Гросс, — отозвался комиссар. — Я знаю о вашей приверженности к дактилоскопии. У меня дома среди книг на почетном месте стоит ваша монография девяносто первого года по этому вопросу. И несмотря на то что отпечатки пальцев до сих пор суд не принимает для рассмотрения как доказательство, я сам лично изучил на этот счет напильник. К сожалению, отпечатков там оказалось столько, что не разберешь. И почти все смазанные. Прежде чем попасть в полицию, напильник побывал во многих руках.

Гросс шумно вздохнул:

— Какое невезение.

— Не беспокойтесь. Луккени полностью изобличен и будет признан судом виновным.

Утверждение, что Луккени полностью изобличен, Гросс подверг сомнению сразу же, как они покинули полицейское управление.

— Твен был прав. В тюрьме у них сидит не тот человек.

Вертен ответил не сразу. Они свернули налево и двинулись к стоянке фиакров. Он понимал сомнения Гросса, но ему очень хотелось, чтобы Луккени казнили. Больно уж этот подонок был ему ненавистен.

— Кто этот загадочный «он», о котором упомянул Луккени? Один из вожаков анархистов? Значит, Луккени действовал не в одиночку и это действительно был заговор.

— Заговор-то заговор, — согласился Гросс. — Но чей? — Не дождавшись ответа адвоката, он добавил: — Дело в том, что этот хлюпик Луккени не мог ее убить.

— Как это не мог? — Вертен резко остановился.

— Успокойтесь, дружище. Я знаю, насколько он вам омерзителен, но эмоции в суд не представишь. Это вам известно, наверное, лучше, чем мне. Убить императрицу этому человеку помешали бы глупость, хлипкость сложения и тот факт, что он левша.