Пустой человек

– Любопытно… А за кого я себя выдаю? – собеседник наклонился к столику, внимательно глядя на профессора. В свете лампы было видно, что глаза у него разного цвета. Один серый, выцветший, схожий оттенком с туманом над утренней рекой, а второй – карий, темный.

– Будь я верующим, я бы сказал, что вы – некая нечистая сила, – решительно, словно прыгнув в холодную воду, сказал профессор. – И мне придется отдать вам душу за удачный исход.

– Но вы же не верите в Бога? – иронично спросил собеседник.

– Не верю… – вытирая выступивший внезапно на лбу пот, тихо ответил Иван Евгеньевич. – Я так и не знаю, кто вы. Не германский ученый Карл Ригер, на которого у вас выправлен прекрасный комплект документов, это уж точно, но… Не знаю. Вы мне наглядно продемонстрировали свою экстраординарность – и движущиеся картины на этом вашем портсигаре, и иные приборы вкупе с познаниями, человечеству недоступными, да–с… Возможно, предпочтительнее было бы с вами не иметь дел, но у меня умирающий пациент. Великий человек, заметьте! Я хоть душу, хоть что отдам, чтобы его – пусть даже не вылечить! – стабилизировать состояние. Скоро двенадцатый съезд, он должен там быть! Меньше двух недель, времени нет. Моих знаний не хватает, а он… Он нужен стране, нужен партии. Необходим всем пролетариям земного шара, всем угнетенным на планете. Он – наше знамя!

К концу профессор почти кричал, но его собеседник оставался абсолютно спокоен, внимательно, с какой-то полуулыбкой слушая пламенную речь.

– Прекрасно! – помолчав, ответил он. – Вы, и только вы его вылечите. Но, как я и говорил, его разум удастся пересадить в другое туловище, тут, уж простите, без вариантов. Нынешнее тело изношено и не может служить ему дальше. Даже я бессилен в решении этого вопроса.

– В чье тело? – жадно уточнил профессор.

– Да не имеет значения! – рассмеялся собеседник, вновь откинувшись на спинку кресла и уйдя таким образом в тень. – Лучше кого помоложе, но это только практический совет. Пересадка возможна в любое живое существо, но знамя партии в виде собачки по примеру академика Павлова, или, извините, великодушно, дельфина не очень понравится ЦК и Совнаркому, верно?

– Верно. Человек… Живой человек, Карл Эрнестович? Но куда денется его… нематериальная часть? Разум?..

– Душа, говорите как есть. Так проще. Душа обладателя тела, к несчастью, бесследно пропадет. Не знаю, куда они деваются. Точнее, крепко подозреваю, но вам этот вариант не придется по нраву.

Профессор шумно дышал. Несмотря на то, что в помещении было прохладно, он раскраснелся и постоянно вытирал лоб платком.

– Не волнуйтесь так, Иван Евгеньевич! Вы человек немолодой, сердце поберегите. Все получится в лучшем виде. Предлагаю не тянуть и назначить процедуру на завтра. Успеете договориться?

– Да! – Профессор подтянул к себе массивный телефон и вызвал станцию. Его собеседник довольно улыбнулся, надеясь, что не обратит на себя сейчас внимания. Так и было: Ивана Евгеньевича уже соединили с Кремлем, поэтому до гримас фальшивого ученого ему не было дела.

– Нужен будет доброволец! – кричал в трубку профессор. – Дело смертельно опасное, но он нам необходим. Да, лучше из военных. С крепким здоровьем! Да–да, с креп–ким, товарищ Рассказов. Передайте это настоятельное требование товарищу Троцкому, вопрос в его ведении. Нет, никакой операции, абсолютно никакой! Психофизиологический сеанс без хирургии. Чистая неврология!

В кремлевском кабинете, наскоро переоборудованном под место проведения эксперимента, было чисто и пусто. Иван Евгеньевич прогнал не только охранников, даже любопытствующих членов ЦК пришлось выставить за дверь. Остался собственно пациент, не производящий впечатления лысоватый человек с бородкой клинышком и искривленным болезнью ртом. Больной полулежал в кресле, прикрыв глаза. Возле него стоял лечащий врач Ферстнер, меряя рукой пульс и шепча цифры. В соседнем кресле тоже почти лежа находился красноармеец, имя которого для целей операции являлось решительно не важным. Боец все время пытался сесть ровнее, но на него предостерегающе шикал профессор.

Карл Эрнестович разместился на жестком венском стуле, обозревая собравшихся.

– Если все готовы, предлагаю начать, – негромко сказал он. Пациент приоткрыл один глаз и внимательно посмотрел на него, к счастью, никак не комментируя процесс.

– Вы, профессор, и вы, господин Ферстнер отойдите к стене. Прошу во время процедуры никак не вмешиваться. Молчите и стойте. Если поняли, кивните!

Оба доктора почти синхронно кивнули и отошли к стене.

Карл Эрнестович вытащил из кармана дико выглядящие в сочетании с френчем, сверкающей бриолином головой и щегольскими усами темные узкие очки, и надел их.

– Товарищ, вы коммунист? – внезапно спросил пациент, открыв оба глаза. Он слегка картавил. – Это важно!

– По убеждениям? Скорее, либерал–демократ. Жириновец, проще говоря. А так – беспартийный, естественно.

– Печально… – проговорил пациент. – Не являлось бы это все каким-тозаговором…