Пустой человек

Первое, что Седой услышал с утра, были звуки трубы. Второе и третье – они же. Нет, не бурчание фановых монстров, сопровождающее полет дерьма с шестнадцатого этажа под землю. И даже не бьющийся в истерике кран у соседа снизу – за окнами кто-то играл, выдувая несложный мотив. Довольно громко исполнял, с чувством. Хватило, чтобы разбудить человека с похмелья.

Та-та, та-таа-та.

Шторы долой. Интересно же – посреди города чаще гудят или бьются машины, чем играют на трубе. Или это саксофон? Седой не различал все эти духовые на слух, да и на вид – с трудом. Дудка она и есть дудка.

Внизу медленно ехал всадник. Уже этого одного хватило бы, чтобы застыть у окна. Но еще причудливее, чем сам факт, был его вид – над белой лошадью, лениво трусящей по двойной сплошной, возвышался большого роста человек. Идеально ровная спина. Широкие плечи. Метра два с половиной роста, даже с пятнадцати этажей он не казался крошечным. Сразу видно – воин, хотя никакого оружия и в помине. На фоне внезапно застывших машин отчетливо видны его золотые ниже плеч волосы, свободно лежащие на кипенно-белой рубахе. В одной руке он держал трубу – наверное, музыкант бы понял, что это горн, а второй касался гривы коня. Труба – если это действительно труба, а не слиток металла, блестела на солнце, щедро рассыпая солнечные зайчики.

Толком не разглядишь, но не чайник же он ко рту подносит?

Однако все эти подробности меркли при виде крыльев. С высоты окон Седого казалось, что на спине всадника сидит, сложив лапки, большая белесая муха. Словно горб, от которого вниз на спину коня и дальше спускались кружевами полупрозрачные крылья.

В отличие от мушиных, их концы внизу были заострены, а для канонических ангельских – мучительно не хватало оперения.

Та-та, та-таа-та!

Крылатый опустил инструмент и степенно поплыл дальше, над крышами стоящих машин, куда-то в сторону центра. Редкие по субботней поре водители так и не тронулись с места. Стоят как вкопанные – и Седой мог их понять. Зрелище выдалось не то, чтобы обыденное.

– Что там? – спросила жена. Она сонно хлопала глазами. Похоже, проснулась не от звука, а из-за яркого солнца, лившегося в лишенное штор окно. – Чего вскочил?

– Да… Черт его знает, – ответил Седой. – Мужик внизу на лошади. С крыльями.

– Алкаш ты, – вздохнула жена. – На какой лошади с крыльями? Опять вчера нажрался…

Святая правда. Он и домой-то ввалился часа в три, когда все уже спали. По идее, голова должна гудеть, а во рту царить привычная гамма ощущений – но ведь нет! Свеж как лучок с грядки – прямой и зеленый, с каплями росы. Кстати о росе: пить хочется дико, несмотря на мнимую бодрость. Не зря про чайник вспомнил.

– Да нормально все, – неопределенно сказал Седой и снова глянул в окно. Машины все–таки поехали, всадник скрылся за поворотом. – Спи, рано еще.

Сказка закончилась. По крайней мере, так ему показалось.

Наливая на кухне воду, он обратил внимание, что на руках вздулись вены. Даже не вздулись, а как бы точнее сказать… Стали заметны красновато–синие прожилки, словно светящиеся изнутри. Руки стали полупрозрачными и превратились в пособие по анатомии. Необычно, но пить хотелось сильнее, чем разгадывать ребусы организма. Стакан ухнул внутрь пятью жадными глотками. Второй – уже медленнее, со смаком. Оживляет.

– Жизнь налаживается, – уверенно сказал Седой кухонным часам. – А если еще пивка…

Внезапно он понял, что со зрением творится ерунда. Вокруг стемнело. И не просто стемнело, а так, словно кто-то залил всю пустоту между предметами черной краской. Был сам Седой – и отдельные факты мироздания в лице стола, холодильника, плиты и мелкой кухонной дряни. Стакана, например. И все это пребывало в густом непрозрачном супе. Себя он более–менее мог разглядеть, хотя вот эта фигня со светящимися венами сильно мешала, а вот окружающие предметы – с трудом. Но знал, что все они остались на месте.

– Пивом здесь не обойтись… – потрясенно сказал Седой. Слова как в мультфильме выкатились изо рта отдельными шариками и начали всплывать к потолку, теснясь разноцветными буквами. Беззвучно и пугающе.

Самое сложное было создать лошадей.

Пользоваться обычными копытными, взяв их, например, с ипподрома было нельзя – лишние страдания бессловесных тварей не одобрялись. А мы, хотя ничего не весим и пачками умещаемся на острие иглы, в земном воплощении тяжелые и неудобные всадники.

Хорошо было Ему в дни Творения! Не то, что лошадей – все зверье за день. С перекурами и отдыхом под цветущей сакурой. Впрочем, про сакуру я загнул – возможно, это были карликовые березы или хлебное дерево. Кто Его знает.

Я при этом не присутствовал.

Строго говоря, меня и сейчас здесь нет. Все, что видят и слышат люди вокруг – сложный комплекс социальных галлюцинаций. Коктейль из культурных ожиданий и детских комплексов. Индуист увидел бы явление Кришны, буддист – приход Матрейи, и далее по списку.