Пока продолжалась эта перепалка, те двое, которые затаскивали неподвижное тело за ноги, успели что-то решить между собой, и переглянувшись, резко дёрнули ношу, скорым шагом продолжив движение. Стоявшие на входе заспешили за ними, и довольно быстро все оказались в самом низу лестницы. Пленник начал шевелится, и замычал, мотая головой из стороны в сторону. Говорить он не мог — во рту торчал тряпочный кляп. Из окружившей его толпы раздался возглас:
— Ожил, паскуда! Дайте я его руками задавлю!
— Никто его давить не будет! Всё сделаем, как решили! Серый, тащите его к стене, там к трубе за руки примотайте проволокой! Кляп пока не вытаскивайте, а то он реветь начнёт со страху!..»
— Виталя, держи сумку, там свечки, смотри не рассыпь.
Темнота подвала разошлась в стороны после появления в руках окружающих зажжённых тоненьких свечек. Стали видны лица и внешность людей, столпившихся вокруг лежавшего на полу пленника — грязные, бородатые лица, со всклокоченными, немытыми месяцами, а может и больше причёсками на головах, одетые в немыслимые, бог весть где и как добытые лохмотья. Внешний облик придавал присутствующим определённую похожесть друг на друга, объединяя в условную общность, единое племя. Но самое главное, что читалось на каждом лице совершенно одинаково — ненависть, злоба и гнев, направленные на лежавшее перед ними человеческое существо. А оно продолжало издавать рыкающие звуки, время от времени пытаясь подняться на ноги — но в тот же миг наступавшие на него несколько пар «подкрадулей» пресекали эти потуги. Стены подвала, сложенные более двух веков назад из округлых речных валунов, дрожащие на них тени людей, полумрак, и измождённые лица участников драмы придавали ситуации мистическую окраску.
Несколько человек, расталкивая плотный круг стоявших, со словами: «Пропусти, чего стоишь как пень, шагни в сторону!», подхватили лежавшего за предплечья, и поволокли к стене. Там они быстро стянули с него всю одежду, и принялись приматывать проводом за руки к трубе, протянутой посредине стены. Человек извивался, норовил пнуть, и утробно рычал, не давая возможности довести до конца начатое. Ефремыч подошёл ближе, и с силой ударил его в живот кулаком несколько раз, после чего тот шумно хлюпнул носом и обмяк, послушно успокоившись. Развернувшись к стоявшим полукругом, высокий человек стянул с головы вязаную шапку, пригладил пальцами слипшиеся, нечёсаные волосы, и обращаясь ко всем, заговорил: