Пустой дом

Ещё живой, смертник медленно пошевелил головой из стороны в сторону. Могло показаться, что осматривается, но нет, он уже ничего не видел вокруг себя — мир померк для него, и похоже, уже навсегда. Покачивая головой, приговорённый к казни рефлекторно искал побольше воздуха, хотел выжить. А человек по имени Виталя уже всовывал ему в ноздри по три свечи в каждую, предварительно смяв пальцами объединённый кончик этой конструкции, придав ему форму конуса. Вставляя восковой «карандаш» во вторую ноздрю, отметил:

— Дёргатся начал, урод. Похоже, щас сдохнет.

Но тот вдруг неожиданно весь покрылся потом. Ефремыч крякнул:

— Вот же живучая паскуда! Ладно, сейчас синькой ещё обмотаем.

Сказав это, он начал сноровисто обматывать голову жертвы, приговаривая:

— Вот сейчас ротик закупорим, а потом и носик.

Когда израсходовал валик изоленты до конца, и отстранился назад, резкий запах фекалий ударил ему в нос. Из-за спины послышалось:

— Обгадился, падла, наконец всё дерьмище из него вылезло. Ну. теперь, похоже, говнюк этот наглухо окочурился.

Ефремыч повернулся к толпе бездомных:

— Ну что, мужики, на этом, пожалуй, и всё. Пришла смерть суке этой. За всё своё зло заплатил. А теперь расходимся. И не забывайте — ни слова об этом! Никому! Ни одного намёка! И не вздумайте ночевать сюда приходить, грязное это место теперь, про́клятое. Всё, пошли отсюда».

Закончив читать последний лист, Тимофей поднял голову, и несколько минут не мог прийти в себя: «О чём это? Это казнь Мушкетёра? Что, история подошла к концу? А кто, всё-таки, он такой? Ведь все пути уже пройдены, больше вроде бы и копать негде. Даже никаких идей в голову не приходит».

Взгляд блуждал по комнате без определённой цели: «И что, конец поисков? Осталось только одно узнать. Что там оформитель прислал? Не поленился ведь». Взял в руки конверт от Пантыгина:

— Ну, что там?

Наружу выпал сложенный вдвое лист бумаги, на котором, рисованный простым карандашом — портрет; густые брови, колючий, пронизывающий взгляд. Это лицо Тимофей старательно уничтожал в своей памяти большую часть своей жизни, стараясь даже немного не думать об этом человеке, который смотрел на него с портрета всё с тем же твёрдым укором, проникая глубоко в сознание, во всё его существо, в каждую его клетку.

Эпизод из детства в одно мгновение вспыхнул в сознании — страшные предсмертные крики, издаваемые несчастными под сводами мрачного подземелья, хлынули из подвалов памяти, закрытые до поры услужливым подсознанием. Дрожащие блики света, фигура убийцы с орудием смерти в руке, наносившем хлюпающие удары. Брызги жидкости, разлетающиеся в разные стороны после взмахов. И — невыносимые вопли умирающих людей. Воспоминания заполнили сознание до предела.

Перед глазами вспухли радужные шары, которые увеличивались, двигались, сменяясь один за другим, ослепительно сверкая разноцветными переливами.

Тело выгнулось дугой, сознание заполнилось невообразимой болью…

Затем вспышка белого цвета сокрушающим ударом, разом очистила всё пространство, простираясь бесконечно. Вокруг начало тускнеть, яркий белый свет понемногу превратился в мутную, подводную мглу, становясь всё темнее и темнее. Постепенно наступила полная, абсолютная тишина, бесцветное ничто. Боль ушла. Больше не было ничего.

Он стоял перед огромной дверью. Протянул вперёд ладонь, и слегка толкнул. Дверь открылась. Раздался голос:

— Вернулся? Проходи, мы уже ждём тебя…

ЭПИЛОГ