Пустой дом

В небольшом кабинете при кафе, что находилось почти на самой окраине города, разговаривали двое мужчин. Беседовали уже очень давно. Разговор происходил тяжёлый, но собеседникам он был необходим. Ушёл из жизни их общий друг. Ушёл рано, как говорится — жить бы ещё, да жить, но увы… Каждый из собеседников вёл разговор так, будто это именно он был виновен в произошедшем, каждый пытался оправдаться перед собеседником. Слова получались тяжелыми, произносились трудно, но разговор не прекращался:

— Портрет ещё этот, будь он неладен.

— А кто это?

— Нарисован?

— Да нет — кто нарисовал, да ещё и прислал потом.

— Знаешь, совершенно непредсказуемый случай. Это — тот самый человек, которого маньяк в подвал затаскивал. Он тогда, конечно, молодой был совсем. Мушкетёр хотел его спрятать там, думал — убил. Торопился, с ним сын маленький был, да и время ещё не позднее. А подростка этого он на улице встретил, и решил повоспитывать, мол — чего это ты в такое позднее время тут шныряешь? Да где твои родители? Да ты поди ещё и куришь? Ну и всё остальное в таком роде. Пацан этот без присмотра рос, ну и вечерами шарился по Городищу — детям всё интересно. На язык острый. Строгого дядю он с ходу и послал куда подальше. Урод этот психанул, праведно разгневавшись, тут же достал из кармана складной перочинный нож, развернул, и ударил его в грудь. Потом ещё раз. Мальчишка упал. Убийца решил, что он мёртвый, и чтоб следов не оставлять, подхватил его на руки, и понёс в тот самый подвал. Там недалеко. Ну а в подвале устроил побоище. Ребёнок его всё это видел.

— Кошмар какой.

— Ага. Самый кошмаристый кошмар.

— Не уберегли мы его.

— Да уж… Но ты же видел — остановить это было невозможно.

— Это точно. Так он, получается, забыл всё? Так?

— Ну да. Так психика у человека устроена. То, что страшно осознать, подсознание прячет в далёких уголках, и держит там. Может за всю жизнь не отпустить эти воспоминания. А иногда — вот так.

— Кому сколько дадено. Жизнь такая…

— Всё равно — могли запретить!

— Да как запретишь-то? Ты чего? Ты же сам всё видел и слышал. Он, как одержимый двигался. От одного вопроса к другому. Я ему про опера, которого Мушкетёр в психушку упёк, соврал ведь — сказал, что ничего не смог узнать, данных не нашёл, а он так обрадованно мне заявил — я, говорит, сам разобрался! Оказывается, бомж тот, его знакомый, вспомнил и имя опера, и адрес. Он к нему всё равно сходил, поговорил. Так что напрасно ты винишься.

— Может и так. А про художника я тоже думал, что ничего не помнит.

— Мы вместе так думали. По всем признакам он ничего и не помнил. А оказывается, ему терапию прописали — рисовать пережитый ужас. По теории медиков, психика должна была излечиться таким путём, и вытеснить воспоминания. Ну, художнику это помогло — он тонну бумаги извёл, пока портреты эти рисовал, а вот нашему герою только один из этих рисунков жизнь укоротил.

— А как медицина таких упырей объясняет?

— Да никак. В каждом человеке есть зверь. У некоторых он выходит вперёд. А почему — никто этого не может объяснить.

— Да… Такие нелюди были всегда. Слушай, получается Мушкетёр этот, с того самого первого убийства и начал на бомжей охотиться?

— Да, поначалу искал сбежавшего. Выучка — свидетелей не оставлять. Вот и искал. А дальше видать во вкус вошёл. Улицы очищал. Санитар хренов… Пока на нашего, из «семёрки» не нарвался. Но всё равно убил, гад. Начальник горотдела после этого дал указание без приказа — расследовать, найти и поймать. Была разработана настоящая операция, к которой также привлекли и бездомных. А они каким-то образом догадались, на кого будет охота. И когда операция, длившаяся почти месяц, завершалась поимкой маньяка, клошары финальную часть операции переиграли по-своему — взяли Мушкетёра под свой контроль, окружили плотным кольцом, и потащили его к тому самому дому. Опергруппа их по пути остановили, но бомжи упёрлись — «Не отдадим, можете нас всех здесь перестрелять, нам терять нечего. Если не дадите убить, мы сейчас на него кинемся, и на клочки, прямо тут, в парке и порвём!»