Пустой мир 3. Короны королей (СИ)

— Хорошо, — кивнул Эдвард, снимая перчатку и принимая шпагу у него из рук, крепко сжав ладонь на клинке. Почти сразу же выступила кровь, поскольку лезвие было бритвенной остроты. — Я принимаю вашу верность и ваше служение, сир Де Семпри, так же как и верность и служение благородных людей, от лица которых вы говорите. Отныне и вовек, признаю вашу службу угодной воле моей, и благодарность моя будет за верность, а за предательство — наказание, — спокойным тоном повторил слова клятвы. Де Семпри, не вставая с колена, поцеловал его ладонь и поклонился. Только после этого Эдвард вернул ему шпагу, протянув рукоятью вперед. — Поднимитесь, вассал Тристанского Дома.

— Ваша светлость, — Де Сампри впервые улыбнулся, — я бесконечно горд, что именно я стал человеком, принесшим вам клятву верности, но все же смею просить вас еще об одном…

— Слушаю вас, — кивнул Эдвард, — отныне вы говорите со мной как с сюзереном, а я не могу не обращать внимания на просьбы собственных подданных.

— Вам необходимо окончательно покончить с Гористарским родом, — твердо сказал Де Семпри. — Только когда последний наследник умрет, тем, кто еще хранит верность этому Дому, не останется ничего другого, кроме как признать ваш протекторат. Поверьте мне, они не смогут поступить иначе…

— За исключением того, что вполне могут переметнуться к тоскарийскому графу, — заметил Эдвард. — Кажется, именно к нему сейчас и отправился Розмийский претендент на престол, если я не ошибаюсь?

— Именно так, господин барон, — кивнул Де Семпри, — Тоскарийский граф объявил, что не собирается сдаваться или признавать права на престол какого-либо другого претендента, несмотря на то, что после гибели Михаэля его дела складываются не лучшим образом. Он надеется на поддержку остального союза, многие так же уверены, что он хочет подчинить себе и Гористарский феод…

— А вассалы, присягнувшие наследнику Михаэля, как я понимаю, от этого далеко не в восторге, — продолжил Эдвард начатую мысль, и Де Сепри согласно кивнул, подтверждая эту догадку. Тристанский феодал только усмехнулся, уже выстраивая в голове план дальнейших действий, — что ж, тогда этот ребенок живым принесет гораздо больше пользы. И не спорьте со мной… — сразу предупредил он своего нового вассала, уже открывшего было рот. — Вы же просили у меня мира, а не сцену для разборок между тристанским бароном и тоскарийским графом? Я принесу вам мир, но за всё имеет свою цену…

***

Сказать, что Стивки был в бешенстве, значит, не сказать ничего. Его разрывало от понимания того, что его с подчиненными просто бросили умирать, оставив в окружении без подкрепления и практически без путей к отступлению и отвода всех сил из почти захлопнувшегося котла. Им чудом удалось вырваться, оставив гельские и тристанские войска с носом, буквально стравив их друг с другом, отойдя на новые позиции, дальше от развернувшихся боев.

— Где он?! — даже не сняв боевого снаряжения, громко стуча металлическими подошвами боевой брони по выложенному гранитом полу, Стивки ворвался в парадный зал Тоскарийского дворца. — Где этот предатель?!

Кажется, он ворвался в момент какого-то торжественного приема или очередного бала, который давал Тоскарийский граф для своих союзников, рассчитывая перехватить их симпатии после всего произошедшего с Гористарским Домом. Гости: дамы в бальных платьях, ведущие пустые светские разговоры, мужчины в гражданских и парадных армейских мундирах, больше занятые фуршетом и объявленными танцами, чем войной, сейчас кипевшей в колониях, остановились как один и замерли, удивленно глядя на ворвавшегося в зал человека. Звучавшая до этого музыка прервалась на середине такта, и в зале повисла тишина, нарушаемая только шуршанием вееров. Все внимание было приковано к человеку в мятой и закопченной броне, сплошь покрытой ожогами от многочисленных энергетических попаданий. Возвышаясь над всеми почти на полтора метра из-за габаритов своего снаряжения, Стивки снял шлем и рявкнул снова во весь голос:

— Где этот предатель?! Я хочу видеть его немедленно! — голос Стивки, усиленный отличной акустикой бального зала, разносился под сводами. Его нескрываемое бешенство, а так же полный комплект вооружения произвели должное впечатление — ближайшие к нему гости в страхе отступили на несколько шагов. Сейчас Стивки ненавидел их всех, без исключения. Пока он там, на поверхности, прокладывал себе путь телами своих и вражеских солдат, гнил в окопах и прятался от артиллерийских обстрелов, все эти помпезные и раскрашенные «благородные», как сами себя называли, танцевали и радовались жизни. Когда-то из-за этого он и оставил Саальт, но здесь все повторялось снова. На войне умирали солдаты, но не те, кто их отправлял на фронт…

— Стивки! Святое Небо, что ты творишь?! — к нему вышел тоскарийский граф лично, едва сохраняя спокойное выражение лица и, видимо, едва сдерживающийся от того, чтобы отдать приказ об аресте. — Как ты смеешь вообще здесь появляться? Твое место сейчас у Гарнейского порта!