Пустой мир. Сестры (СИ)

Главный лагерный костер снова горел, но теперь людей там было гораздо меньше, и те почти все измотанные боем охранники, больше не болтавшие и не спорившие, заканчивавшие со своими порциями или же просто сидевшие, уставившись в огонь и не говоря ни слова. Прежнего настроения уже ни у кого не осталось, люди просто пытались выкроить на отдых еще несколько последних минут времени, прежде чем их снова сдернут на работы по сборке лагеря и подготовке машин к отъезду.

— Живые? — возле них остановился Сержант, продолжая поглядывать по сторонам, — Это хорошо, думал, вас двоих все-таки придется вычеркивать.

— Рано нас хоронить, — подняла на него взгляд Волчок, — еще повоюем. С остальными что?

— Все плохо, — не стал врать командир охраны. — Двенадцать человек мертвы и почти два десятка тяжело раненых. И больше половины мои подчиненные. Так что теперь дальше будем двигаться быстро и остановки только в самых крайних случаях, я хочу вывести караван из Болот целиком, а не бросив большую часть по дороге. Кстати, чего к вам подошел… Мы связались по радио с ближайшей стоянкой экстраторов, они сказали, что с вашим лагерем нет связи почти неделю, и черт знает, что там происходит. Может, ничего серьезного, помехи здесь не редкость, а может, там уже и ничего не осталось. Вы все равно туда направляетесь?

— Нам в самом лагере делать нечего, сразу дальше двинемся, — ответила за наемницу Рейвен, глянув, как та согласно кивает головой, — поэтому все равно едем до шестого лагеря.

— Ну, решайте сами, — равнодушно пожал плечами Сержант, — если мы так и не сможем связаться с шестым лагерем, то поведу караван в обход. Пройдем близко, дам вам тогда разведывательный гравицикл, но с возвратом. Договорились?

— Так точно, — сразу согласилась Волчок, — главное, доставьте туда.

Сержант только кивнул, но продолжать разговор не стал, получив радиосообщение и тут же, ругаясь сквозь зубы, ушел куда-то к грузовикам. Девушки снова остались вдвоем, но ненадолго, вскоре на общем канала прошло сообщение о том, что машины трогаются и всем членам экипажа необходимо занять свои места. Костры тушить не стали, они оставались для машин в первые минуты неким ориентиром, отмечавшим старую стоянку еще некоторое время сверкая в темноте и с каждой секундой удаляясь все дальше. К тому же, пожар устроить здесь все равно невозможно, а даже если и устроить, жалеть об этом никто не будет.

Теперь машины двигались ускоренным маршем, стремясь покинуть место нападения как можно быстрее, и поэтому пешего сопровождения больше не было, только несколько разъездов на гравициклах, двигавшихся в голове колонны и в хвосте. Водителям приходилось тяжелее, теперь равномерность движения зависела только от их умений, поскольку маршрут хотя и был знакомым, но изменения происходили здесь чуть ли не ежедневно. Новые трещины, провалы и насыпи обломков могли задержать конвой или даже повредить одну из машин, неудачно налетевшую на такое неожиданно возникшее препятствие. Сложнее всего было то, что сама дорога находилось под толстым слоем кислотной болотной жижи, и разглядеть ее даже при помощи сканеров сложно, не говоря уже о мелких деталях.

Рейвен, оставив свою напарницу отлеживаться с раненым плечом, снова поднялась наверх, поскольку числилась еще охранником и дежурство, несмотря на ускоренный марш, никто не отменял. Для наемницы сделали исключение, как для раненой, но для всех остальных продолжали действовать прежние правила. И теперь снова стояла у стрелковой позиции, где меньше часа назад отстреливалась от болотных охотников, снова наблюдая за однотипным пейзажем, ставшим еще более бледным и невыразительным. Контуры разрушенных зданий, покосившихся и осыпавшихся, размазывались из-за густого тумана, с каждым пройденным километром становившимся только тяжелее. У локаторов шлема не хватало мощности, чтобы пробиться сквозь такие завесы газов, и дальность обзора сократилась буквально до трех или четырех километров, все, что дальше, растворялось в блеклом мареве.

Время тянулось медленно, будто кто-то специально замедлил ход часов, однообразно отсчитывающих секунды, каждая сотня которых собиралась в минуты, каждая сотня минут затем плавно перетекала в час, а двадцать часов должны сложиться уже в сутки. В мире, где нет заходов и восходов солнца, и потому нельзя определять хотя бы примерно разделение суток, за основу была взята чисто математическая система отсчета, а сами сутки для большего удобства разделены строго пополам, на дневную и ночную части.