Пока они шли, Три Саргасс все время прикасалась к ней. Сначала Махит думала, что таким образом Три Саргасс предъявляет претензию на нее – «мои руки были внутри тебя, и теперь ты принадлежишь мне». Она гнала эту идею с яростью, которая вызывала кривое сочувствие от эха воспоминаний Искандра о Шесть Пути и его кровати. Вскоре Махит поняла, что Три Саргасс почти наверняка делала это неосознанно: она просто стояла ближе, а стена между ними пропала. Легкая интимность, как с любыми другими любовниками, какие были у Махит, ни малейшей разницы. Непрерывность эндокринной реакции работала с любым, жил ли ты на станции, был тейкскалаанцем или кем-то еще. Эндокринная реакция на грубом языке плоти говорила: «Руки этого человека были в тебе, и ты приветствовала их. Сделаем это еще раз. Вот и прекрасные химикалии в помощь».
Инородцы ждали их на выступе плато.
Первый и Второй были заменены на новеньких, и Махит тут же нарекла их Третьим и Четвертым: еще двое, принадлежащих к тому же виду, но определенно другие личности. Оба они были высокорослыми – на добрый фут возвышались над Махит, и это если не считать ушей. Один из них был весь покрыт пятнами, темными и светлыми на лошадиный манер, а другой был почти однородно серым с одним большим пигментным пятном в половину лица. Они явно уже ждали их какое-то время, и Махит подумала, не будет ли вся их переговорная команда съедена за неуважение еще до произнесения приветствий.
Она решила выкинуть эту мысль из головы. Их либо съедят, либо не съедят. Что это – легкий фатализм, производное химического коктейля из эндорфинов и окситоцинов в ее крови? Или они просто стали в большей степени Искандром, чем раньше? Эта бравада, простота решений…
Она подошла к Третьему и Четвертому, остановилась на расстоянии, недосягаемом для их когтей. Солнце мучило ее, ощущалось, как тяжелый груз на черепе. Махит открыла рот, набрала полные легкие воздуха пустыни и пропела «привет» со всей доступной ей громкостью и точностью.
Она еще похрипывала после того, как сделала это в прошлый раз. Но Три Саргасс подошла и стала петь вместе с ней, а потом присоединиться к ним попытался даже Двадцать Цикада со своим лирическим тенором, не очень звучным, но напевным. И после мучительной паузы Третий и Четвертый пропели «привет» им в ответ.
Они были готовы к работе.
Эскорт установил тент, наладил звуковую и проекционную аппаратуру – и новую игрушку, облачную привязку, настроенную на офисную работу, предполагающую распространение файлов и видеозаписей определенному кругу лиц, только конкретно этой мог управлять любой, кто к ней приближался. Три Саргасс назвала ее
Времени для изучения языка сейчас не было. Не было времени даже на то, чтобы узнать, язык ли то, что они учат.
Дано: эти инородцы коммуницировали и понимали, что такое коммуникация.
Дано: они коммуницировали между собой способом, невидимым и
Дано: они, казалось, абсолютно готовы к тому, чтобы сожрать всю планету живьем, не оставив ни кусочка, и оставить плоды своих трудов догнивать на солнце. Все эти тела, всех этих людей – мертвыми.
С учетом всего сказанного настало время для примитивных загадочных картинок в виде голограмм.
Больше всего беспокоило не то, что Третий и Четвертый очень быстро поняли, что они с Три Саргасс делают, и принялись рисовать своими когтями линии света в подрагивающем воздухе пустыни. Больше всего беспокоило то, что они оба одновременно, казалось, узнали все, что делали Первый и Второй днем раньше, и то, что они двигались на этот свой ужасный пугающе-необъяснимый манер, какой демонстрировали их предшественники. Третий заканчивал жест, начатый Четвертым, дорисовывал полфигуры за Четвертым. Они рисовали абсолютно одинаково. Тот же навык, тот же стиль.
Они словно представляли собой два звена имаго-цепочки, которые при этом одновременно появились на свет. От этой мысли у Махит мурашки бежали по коже. Но разве сама она не была ущербным существом, по всем стандартам, которые она выучила на станции Лсел? По стандартам, которые определяли, какие способы существования в виде связующего звена в долгой линии живой памяти правильны, а какие ущербны?