Пустошь, что зовется миром

<Девятнадцать Тесло не звала бы нас, не будь в этом нужды>, – сказал Искандр, и в этих словах слышалась вся его уверенность в том, что Девятнадцать Тесло заслужила этот абсурдный, мучительный, несущий смерть объем бед, в который она втянула его при жизни. Вся его уверенность в том, что он любил ее и в конечном свете все остальное не имело значения. Он любил ее, несмотря ни на что.

– Улетайте, – сказал Двадцать Цикада странным и чужим голосом. – Садитесь в шаттл вместе с солдатами. А я, пожалуй, останусь здесь.

– Что вы собираетесь делать? – спросила Махит.

– Я собираюсь вернуть им кусочек их смерти, – сказал Двадцать Цикада, сохраняя прежнюю неподвижность. – А потом посмотреть, понимают ли они, почему я сделал это. Уходите.

Третий опять принялся рисовать в воздухе. Фрактальную форму, похожую на грибок. Форму, которую он наложил на изображенное Махит выпотрошенное тело.

– Я не знаю, как поступить, – сказала Три Саргасс. – Но Девятнадцать Тесло послала меня сюда – по крайней мере, не остановила. И она император.

<Она император, – эхом прозвучали слова Искандра. – А этот адъютант может позаботиться о себе. Даже если он не умеет петь>.

– Не умирайте, пожалуйста, – бестолково произнесла Махит. К Двадцать Цикаде она даже симпатии не испытывала.

– Всем в конечном счете приходится умирать, – ответил тот, чье лицо от пасти Четвертого отделяли несколько дюймов.

«Умирают все, остается только память», – подумала Махит, развернулась и поспешила за Три Саргасс назад к шаттлу, Флоту и Тейкскалаану, замершим в ожидании.

* * *

Они оставили Двадцать Цикаду в пустыне с врагом. Девять Гибискус это очень не нравилось, не нравилось всеми фибрами, но она не могла оспорить принятое решение. В особенности еще потому, что специальный уполномоченный и Дзмаре принесли ей клятвенное заверение в том, что Пчелиный Рой сам настоял на том, чтобы остаться. «Шпионка и ее зверек». Черт побери, иногда так хотелось прогнать из головы все речевые обороты Шестнадцать Мунрайз. Но этот поступок был настолько в духе Двадцать Цикады, что она поверила. Именно так он расчетливо использовал себя в качестве возможной жертвы за герметичной дверью медицинской части, когда ждал, умрет или нет, вдыхая споры грибка.

Но все равно Девять Гибискус это очень не нравилось. Она могла только пожелать, чтобы ее адъютант, ее дражайший, старейший друг меньше был озабочен сохранением равновесия во всем мире – в империи, Вселенной – и больше эгоистичными заботами о собственной шкуре. Хотя бы ради нее, если не ради чего-то другого.

Пока уполномоченный и Дзмаре отвечали на срочный императорский вызов под наблюдением Два Пены, яотлек на час покинула мостик. Ей полагалось девять часов сна, но кому они нужны? Она не пошла к себе. Она пошла прямо в каюту Двадцать Цикады и… он, конечно, так и не сменил пароль. Дверь впустила ее.

Она увидела автоматически воспроизводимое послание – вращающуюся голограмму над рабочим терминалом, который он обычно засовывал в угол. Послание, выписанное в идеально аккуратном глиф-стиле, которым пользовался Двадцать Цикада, гласило: «Мальва, если меня нет, полей растения и покорми этого проклятого всеми звездами каураанского котенка».

Нет, она не собиралась плакать. Это было надежное послание, не прощальное.

Она полила растения и в процессе обнаружила проклятого всеми звездами каураанского котенка спящим в одном из цветочных горшков. Он напоминал некий странный корнеплод космической черноты – корнеплод, который замяукал на нее, когда она случайно облила его водой. Девять Гибискус накормила и его, нашла для него консервированное мясо, и котенок, казалось, остался доволен. По крайней мере, он запрыгнул к ней на колени и замурлыкал, стал есть мясо с ее руки, и это было до слез приятно.

Она все еще кормила его, когда облачная привязка сообщила ей о приоритетном послании, отправленном только для верхушки командования. Она, не думая, включила его. Все сообщения в этом диапазоне вещания подлежали прослушиванию.

Оказалось, что сообщение отправлено Шестнадцать Мунрайз, ее изображение заполнило половину зрительного пространства Девять Гибискус, тогда как другая половина осталась свободной. Она уже покинула «Грузик для колеса» и теперь находилась на собственном мостике «Параболической компрессии». Девять Гибискус понимала, что должна почувствовать облегчение, но ничего такого с ней не случилось. Ничуть. Она погладила каураанского котенка, чтобы он перестал мяукать, прося мяса, что дало результат лишь отчасти, и прислушалась.