Она поставила голографическую запись, прежде чем кто-либо из них ответил.
Они увидели изображение не одной только Три Саргасс. На записи рядом с уполномоченным стояла Махит Дзмаре.
Обе они выглядели очень усталыми, потными и ничуть не счастливыми. Они находились в тесной комнате с металлическими стенами и окном. Голограмма не зафиксировала звездного поля за окном, но Восемь Антидот вполне мог представить, как оно выглядит. Он не видел, есть ли в комнате еще кто-то, кто слушал бы их в процессе записи, но решил, что да. Дзмаре постоянно поглядывала влево, а Три Саргасс, напротив, демонстративно не смотрела в этом направлении. Там определенно кто-то был, и его присутствие заставляло нервничать, по крайней мере одну из них. Дзмаре.
Его вопросы, отправленные Флоту, были просты: «Почему вы, уполномоченный Три Саргасс, считаете, что переговоры с нашим врагом увенчаются успехом? Почему именно вы решили лететь, а не кто-то другой из министерства информации?»
Только два вопроса. Ему всего лишь хотелось выслушать ее оправдание. Попытаться понять, выяснить, верит ли она сама в то, что делает.
Уполномоченный Три Саргасс говорила чистым и довольно усталым альтом. Она напоминала человека, который сходил на очень громкий концерт и пел под оркестр – или человека, который с огромным энтузиазмом всю прошлую ночь играл в амалицли. Она смотрела прямо на записывающую облачную привязку, и теперь Восемь Антидоту казалось, что она смотрит прямо ему в глаза. Прямой глазной контакт. Ему хотелось отвернуться, но Три Саргасс даже не было здесь, чтобы от нее отворачиваться.
– Ваше сиятельство, – сказала она с изысканной официальной строгостью. – Эзуазуакат. Ваше Великолепие. Мое самое глубокое почтение вам на Жемчужине Мира с флагманского корабля Десятого легиона «Грузик для колеса». Я приношу извинение за краткость этого послания, но, как вы можете себе представить, мы тут немного заняты.
За этим последовала пауза. По лицу Дзмаре на голограмме пронеслась какая-то эмоция, и Восемь Антидоту показалось, что это с трудом сдерживаемый смех. Тот смех, которым смеялись взрослые, когда их охватывал ужас, но они не хотели, чтобы об этом знали дети.
– Вы, ваше сиятельство, задали очень сложные вопросы в маленькой и простой упаковке, – продолжала Три Саргасс. – С учетом нехватки времени и ряда других обстоятельств ни посол Дзмаре, ни я не сможем дать вам ответа, которого вы заслуживаете. Но присутствующая здесь Махит, – она показала на посла, – придерживается мнения, что вы заслуживаете получения ответа, когда задаете вопросы, в особенности с такого расстояния.
Девятнадцать Тесло рядом с ним пробормотала:
– Она ведь и вправду так думает, верно?
– А вы не думаете? – сказала Пять Агат так, словно Восемь Антидота и не было здесь и говорили они не про него.
– Ну, на сей счет посол и я пришли к полному соглашению, – сказала Девятнадцать Тесло, и Восемь Антидот вспомнил, неожиданно и резко, что она сказала ему, придя с подарком – наконечником копья: «Ты не Шесть Путь, как бы ни был похож на него. А уж я постаралась, чтобы тебе не было нужды становиться им». Он опять задумался, что же такого она сделала, для него или с ним? Но уполномоченный уже снова говорила, голограмма продолжалась без всякого уважения к разговору, происходящему пять с половиной часов спустя в будущем.
– Вы хотите знать, почему я взяла на себя этот труд, а не кто-то другой из министерства информации? Это простой вопрос, ваше сиятельство. Мне этого захотелось. Поступил запрос, и я
Дзмаре рядом с ней пробормотала:
– Травинка…
Мягко и сочувственно. Вероятно, это было дружеское прозвище уполномоченного. Странно, что посол знала его. Еще более странно, что она его использовала. Три Саргасс отмахнулась от нее, едва заметный жест, который словно говорил:
– Ваше сиятельство, что касается желания «сделать что-либо», спросите у Ее Великолепия. Она наверняка смотрит это вместе с вами. Если вы все еще не знаете, почему я, а не кто-то другой из министерства информации, спросите ее, почему она не остановила меня или не послала кого-то еще вместе со мной.
Девятнадцать Тесло рассмеялась, услышав эти слова уполномоченного. Рассмеялась и кивнула. Восемь Антидот не сомневался, что им манипулируют более чем через шесть гиперврат и пять с половиной часов, но чувство это было довольно странным и освежающим: быть манипулируемым, слыша, как тебе говорят правду. А узнать эту правду ему было необходимо.
Уполномоченный на голограмме вздохнула.