Пустошь, что зовется миром

Дарц Тарац неожиданно появился на мостике в сопровождении одного из офицеров – Махит решила, что это навигационный офицер, но не могла вспомнить его имя или чем конкретно он занимался. Она удивилась приходу советника не меньше, чем его присутствию на корабле вообще. Насколько проще было вообще не думать о нем, не чувствовать отчуждения Искандра – отчуждаться самой, пристыженной, рассерженной и испуганной.

– Советник, – сказала она, пытаясь оповестить всех о его возвращении из комнаты, в которую его уводили. Все тейкскалаанцы на мостике посмотрели на него, все, исключая Девять Гибискус. У нее явно была более важная тема для размышлений.

– Дзмаре, – сказал он ей, подойдя. Она вдруг поняла, что стоит прямо, будто собираясь податься назад, что ее рука все еще в руке Три Саргасс, и увидела взгляд Тараца, устремившийся на их соединенные руки, косой мимолетный взгляд, казалось, полностью удовлетворивший его. Его рот искривился в раздраженной и порочной улыбке. Он сказал на языке станции:

– Теперь я вижу, что ты тут делала и почему тебе так захотелось улететь с этой женщиной. Она предложила тебе кое-что побольше, чем отдохнуть от Акнел Амнардбат и ее желания заполучить твою имаго-машину, верно я говорю? Кое-что поприятнее.

<Позволь мне>, – сказал Искандр, и Махит не стала возражать. Она была слишком зла, чтобы не согласиться. У нее возникло ощущение, будто она провалилась внутрь себя, ее центр гравитации сдвинулся, угол наклона головы изменился. Но немного – меньше, чем прежде. Они сильно сблизились между собой, а значит, теперь трюк выхода из Искандра Агавна или Махит Дзмаре с последующим возвращением не сработает. Они оставили это в прошлом.

– А сколько раз, – сказала она – сказал Искандр, немного гнусаво, сплющенные согласные станционного языка объяснялись его полной уверенностью в себе и слишком долгим использованием тейкскалаанского, – вы говорили моему предшественнику, что соблазнение империи может идти обоими путями?

Она надеялась, что никто здесь не знает в достаточной мере станционного, чтобы заметить, как она играет с Тарацем – бросает всю их с Искандром долгую эпистолярную историю в лицо советнику и смотрит, не дрогнет ли он. Себя при этом она выставляет шпионом, не лояльным никому – ни Лселу, ни Тейкскалаану. Махит надеялась, что уровень владения языком станции не позволит Три Саргасс уловить суть разговора. Это было самым главным. Она не хотела разрушать то, что они смогли спасти в их отношениях. Во всяком случае, уж точно не из-за Дарца Тараца.

– Посмотри, к чему это привело его, – злобно проговорил Тарац, сделав жест в сторону Махит, – и к чему привело тебя.

– К чему же, интересно знать? – сказал Искандр ее ртом. – В каком именно месте мы находимся, где не находитесь вы? Вы целиком и полностью зависите от действий Тейкскалаана, он может и спасти нас, и погубить. Честно говоря, не вижу разницы.

Она никогда прежде не слышала продолжения спора, который был начат не ею. Она чувствовала боль в руках, покалывание, жжение. «Осторожно», – подумала, но на самом деле ей не хотелось никакой осторожности со стороны Искандра. Как и со своей. Махит хотела только победы. Ей хотелось почувствовать вкус победы…

– Вся твоя линия, – со злобой проговорил Тарац, – не имеет глубинной преданности, на которую можно было бы положиться, а если у кого-то она и была, то остальные вкладчики линии свели ее на нет, выхолостили. Может быть, Амнардбат была-таки права.

Махит – она, а не Искандр, Искандр излучал ужас и очарование – подняла свою горящую бесчувственную руку и отвесила ему пощечину.

* * *

Осколочное сетевосприятие являло собой какофонию; хаос, движение и шум космопорта Сокровенной провинции усиливались в десятки раз. Восемь Антидот почти не ощущал, что он существует в этом громадном потоке. Он все время терял представление о собственной сущности – о том, где находится его тело, его жизнь и все, что он знает. Он умер еще раз в чьей-то перестрелке с вращающимся кораблем, испытал вспышку дикой радости, когда пилот бросился на врага, стал копьем, шрапнелью прямо в сердце этих вращающихся колец, взрывом. Боль. Боль каждый раз.

Но он продолжал говорить. «Пожалуйста. Выслушайте меня. Мне нужно, чтобы вы остановили это послание. Оно у одного из вас, один из вас доставляет его через гиперврата, один из вас перенесет его… и тогда станет только хуже, хуже, чем сейчас. Оно ложное и ошибочное, а я наследник Тейкскалаана, и я говорю вам: если вы позволите этому посланию дойти до фронта, то теперешние смерти станут прелюдией…»

Это были не совсем слова. Это были чувства, мысли, над которыми или которыми он думал, повороты глаз.