Пустошь, что зовется миром

– Ах, Мальва, – сказал он, и Девять Гибискус повернулась как ужаленная, уставилась на звездные поля за мостиком, словно ждала, что на них появится лицо ее адъютанта. – Похоже, я даже не буду первым. Лсел намного опередил нас, верно? Но мы его догоняем.

– Нет! – воскликнула Девять Гибискус. Но она не сказала: «Я приказываю тебе не делать этого». Не сказала она и «пожалуйста». Три Саргасс подумала, что два этих варианта могут быть эквивалентами.

– Служить с тобой было для меня самой большой честью в жизни, моя дорогая, – сказал Двадцать Цикада. – Пожелай мне удачи.

На этом шум помех на открытом канале пресекся, наступила тишина. Канал закрылся. Где-то на Пелоа-2 человек, который считал расточительство худшим из того, что может случиться с обществом, отдавал себя на съедение.

* * *

Даже дав клятву, даже зная, что он добился своего, если это означало почувствовать, как пилот «Осколка», находящегося в немыслимой дали, берет палочку инфокарты, запечатанной печатью министерства войны, и давит ее, сокрушает своим каблуком на полу кабины, сокрушает символическое изображение боевого флага, солнца, исходящего колючими лучами, не оставляет ничего, кроме золотистого воска печати, а осколки инфокарты, невесомые, посверкивающие, поднимаются в воздух из-под подошвы его обуви… Даже после всего этого Восемь Антидот не мог полностью выйти из сетевосприятия. Он дотягивался так далеко! «Осколков» было великое множество, и он не мог понять, где верх, где низ, имеют ли здесь слова какой-то смысл, имеет ли смысл он сам, потому что по существу он был всего лишь самим собой, а это так мало в сравнении со смертью, отчаянием и бесконечной, смещающейся, подавляющей красотой звезд и бездонного войда, и все это движется в едином порыве, как стая птиц.

Он был испуган и горд. Он не сомневался: все, что он видел, принадлежит теперь ему. Но оно принадлежало и пилотам, и пребывания в испуге и гордости явно было недостаточно. Ему казалось, что он растворяется подобно соли, попавшей в воду.

Осколочное сетевосприятие определяли смерть и боль, но огромное число «Осколков», собранных вместе, тоже играло важную роль, а из них выделялся теперь один центр этого роя. Группа, члены которой знали друг друга и без коллективного чувства, которое обеспечивало работу осколочного трюка через немыслимые расстояния, немыслимые границы. Эта группа была неподвижна, как и сами разбросанные повсюду вокруг флагмана звезды, двигающиеся все вместе, подвижный щит, за которым огромный флагман был почти невидим, почти непознаваем. Он уловил самый край названия: «Параболическая компрессия». Этот корабль был гордостью Двадцать четвертого легиона.

Этот корабль и его «Осколки» были уже на пути к обитаемой планетной системе вражеских инородцев – без всякого приказа, игнорируя все, что сделал, узнал или в чем клялся Восемь Антидот. Их переполняло чувство торжества грядущей победы и злобное предвкушение: они собирались уничтожить все это, наконец…

«Нет!» – подумал Восемь Антидот, но слово сорвалось, пропало внутри широкой полосы взаимосвязанных разумов. Оно было произнесено слишком тихо, чтобы его услышали. Он больше уже не был частью чего-то другого и не мог дотянуться в такую даль.

«Пожалуйста, нет!» Один голос в какофонии, в хоре других отрицаний, звучавших гораздо хуже: «Нет, не позволяй мне умереть… нет, я не могу это сделать, я боюсь… нет, нет, нет, это невозможно, этого не может быть…»

А «Осколки» Двадцать четвертого продолжали двигаться вперед без тени страха, так, будто ничего не слышали.

Глава 19