Пустошь. Дом страха

– Он по-прежнему преподает в колледже на севере? – спросил незнакомец. – Моя память теперь ни хрена не стоит. Кажется, в Вермонте… По его словам, он преподает осенью и весной, а лето любит проводить здесь. По крайней мере, так было два года назад.

– О! Да, преподает. Конечно.

Я постарался скрыть в своем голосе изумление. Ни за что на свете я не ожидал встретить в этой пустыне другого человека. Это наполнило меня восторженным возбуждением, и я молил бога о том, чтобы Орсон не увидел ковбоя, приблизившегося к его дому.

– Ну, пожалуй, мне пора двигаться дальше, – сказал незнакомец. – Пока день не закончился, мне нужно еще много чего объехать. Передавайте доктору Паркеру от меня привет. Кстати, а вас как зовут?

– Майк. Майк Паркер.

– Перси Мэддинг.

– Рад был с вами познакомиться, Перси, – сказал я и, шагнув вперед, пожал его затянутую в перчатку руку.

– И я тоже, Майк. Может быть, ребята, я как-нибудь загляну к вам с бутылкой текилы и вот этим.

Он помахал потухшим косячком.

– Вообще-то мы через несколько дней отъезжаем. Возвращаемся на восток.

– О, жаль! Что ж, ребята, пожелаю вам счастливого пути.

– Спасибо, – сказал я. – Да, и еще одно. Что это за горный хребет на северо-востоке?

– Уайнд-Риверс, – ответил Мэддинг. – Самые прекрасные горы в нашем штате. И туристов здесь мало, не то что в Тетонс или Йеллоустоуне.

Достав из кармана серебристую зажигалку, Перси снова раскурил самокрутку и легонько тронул сапогом лошадь.

– Вперед, Захарий! – щелкнув языком, сказал он.

Лошадь побежала рысцой, и Мэддинг быстро скрылся из виду.

Глава 11

Ближе к вечеру я вошел в дом, обливаясь по́том. Орсон лежал на полу в гостиной, голой спиной на холодном камне, с книгой в руках. Осторожно перешагнув через него, я рухнул на диван.

– Ты только что испортил поэму. – Швырнув книгу на пол, Орсон встретился со мной взглядом. – Я должен прочитать поэму от начала до конца, не отрываясь. Только так поэзия расцветает по-настоящему. Ее необходимо поглощать целиком, а не разрозненными кусками.

– Что за поэма?

– «Полые люди»[6], – раздраженно ответил Орсон, глядя на открытые стропила, поддерживающие крышу.

Внезапно он вскочил на ноги, исключительно за счет силы ног. Подсев ко мне на диван, побарабанил пальцами по колену, игриво глядя на меня. У меня мелькнула мысль, видел ли он ковбоя.

– Иди помойся, – резко сказал Орсон.

– А в чем дело?

Он молча прищурился. Повторять еще раз ему не пришлось.

* * *

Взглянув в зеркало заднего обозрения, я увидел удаляющийся дом. Солнце, лишь считаные мгновения назад скрывшееся за горизонтом, по-прежнему проливало розовато-лиловый свет на западную кромку неба. Пустыня после захода солнца окрасилась в марсианский багрянец, и у меня на глазах земля снова становилась черной и безжизненной. Направляясь на восток, я смотрел прямо вперед. Ночная темнота уже поглотила хребет Уайнд-Риверс.

Мы мчались по проселочной дороге, ровной ленте, уходившей вперед подобно инверсионному следу самолета. Орсон не проронил ни слова с тех самых пор, как мы покинули дом. Я опустил стекло со своей стороны, и ночной воздух охлаждал мое обожженное солнцем лицо.

Орсон резко ткнул сапогом в педаль тормоза, и машина остановилась. В нескольких сотнях футов впереди простиралось пустынное шоссе, то самое, которое я видел со скал. Опустив руку, Орсон поднял с пола наручники и бросил их мне на колени.

– Надень один браслет себе на правую руку, а второй пристегни к двери.

Я сделал так, как он сказал.

– Зачем мы сюда приехали? – спросил я.

Наклонившись ко мне, Орсон проверил, надежно ли застегнуты наручники, и заглушил двигатель. Тотчас же наступила полная тишина, ибо с приходом сумерек ветер утих. Я не отрывал взгляда от брата, а он сидел, уставившись прямо перед собой. На нем были синий рабочий комбинезон и сапоги из змеиной кожи. Я был в коричневом комбинезоне, такого же покроя. Один из четырех шкафов в коридоре, соединяющем наши спальни и гостиную, был полон ими.

У Орсона отросла щетина, отбросившая тень на его лицо, в точности такую же, какая лежала на моем. Подобные мелочи образуют между близнецами самую прочную связь, и я, наблюдая за Орсоном, ощутил искорку теплоты в сосуде, уже давным-давно умершем для любви подобного рода. Но сейчас передо мной был не тот человек, которого я когда-то знал. Чудовище. Потеря брата была сродни потере какого-то жизненно важного органа, однако сейчас, глядя на Орсона, я чувствовал себя человеком после операции, которому мерещится, что ампутированная конечность отросла заново – демоническая, не подвластная моей воле.

– Ты часто видишься с мамой? – спросил Орсон, уставившись на шоссе перед собой.

– Я езжу в Висконсин дважды в месяц. Мы вместе обедаем, а затем навещаем могилу отца.

– Что она носит? – спросил Орсон, по-прежнему не отрывая взгляда от шоссе, не смотря на меня.

– Не понимаю…

– Ее одежда. Что она носит?

– В основном платья. Мама одевается так же, как и раньше.

– Она надевает то синее с подсолнухами?

– Не знаю.