Пустошь (СИ)

Из комнаты хотелось бежать, потому что по углам её всё ещё пряталось эхо недавно сказанных слов, а в воздухе витал едва ощутимый запах. Его Саске ощущал каждой клеточкой тела и хотелось расщепить себя на атомы.

Он вышел на балкон. Удушливо-жаркий ветер ударил в лицо, смазывая с кожи прохладные поцелуи Бездны.

Последние дни лета наполнились отвратительным влажным теплом. Воздух стал тяжёлым и неповоротливым, на лихорадочно-голубом небе застыли кучевые белые облака. Они увязали в этом мареве и почти не двигались, нависая над городом белым куполом. Казалось, что именно из-за них воздух потерял свою свежесть, а на затылок сразу начало давить.

Прислонившись спиной к нагревшейся стене из белёсых кирпичей, Саске поднёс сигарету к губам, едва касаясь фильтром сухой тонкой кожи.

Значит, Наруто оказался одной из картонок. Плоской, покрашенной дешёвыми красками, которые стекли после первого дождя. Наверное, Узумаки пытался нанести новый слой, но он пузырился, облазил шелухой и в итоге открывал изъеденный картон.

«Чучело», - прыснул Учиха, прижимая к губам пальцы вместо сигареты. Набитое фальшивыми эмоциями, обтянутое фальшивой оболочкой с голубыми стекляшками вместо глаз.

Вот почему они не светились. Вот почему лучистое сияние пропало из них.

Под жаркими лучами солнца стекло постепенно выцветает и становится прозрачным, но шкура слетела слишком рано и Учиха не успел заглянуть в полностью прозрачные глаза, за которыми должна была проступить душа. Если верить в то, что у человека она вообще есть.

Где-то в районе солнечного сплетения скручивался тугой горячий комок. От него тонкими пульсирующими ручейками расползалось что-то едкое, колючее. Пальцы сжали сигарету, ломая её пополам, табак трухой осыпался на бетонный пол балкона.

Фальшивая дрянь.

А ты, легковерный идиот, повёлся на эти цветные стекляшки, на золотистую проволоку, на шершавый картон и лживые обещания. Миры были разными. Слишком. Они не смогли прижиться рядом, почти уничтожив друг друга.

Попробовал, почувствовал себя жертвой, получил заверение в собственной уникальности, в своей доброте и верности…

Лишь от осознания того, что чужой яд приносил телу удовольствие, что каждый день рядом была тряпичная кукла, становилось отвратительно, тошно. Злость душила. Ненависть ломала.

Яркие чувства, которые вполне могут стать заменой тому, что когда-то жило под рёбрами и о чём сейчас вспоминать было противно.

Только вот ненависть к кому?

К фальшивке?

Или к себе?

Собрать бы маску обратно. Сцепить бы осколки вновь, и приложить её к лицу, закрывая то изуродованное, что осталось. Только ошмётки былого разнесло слишком далеко, а что-то вовсе рассыпалось трухой под давлением времени.

Руки вцепились в ржавые перила, сжимая их. Пачка сигарет упала, но было не до рассыпавшихся белых палочек.

К чёрту.

Внизу в расплавленном воздухе медленно барахтались люди, под тенью дерева лежали псы.

Взгляд прошёлся по пальцам. Они касались этой фальшивки.

И теперь их хотелось отрезать.

Багровая кровь на потемневшем бинте показалась сначала очередной галлюцинацией, остаточным сном, но, подняв глаза на предплечье, Саске ругнулся: полумесяц засохшей крови на чуть припухшей и покрасневшей коже.

Саске усмехнулся. Пэйн был куда как более опасен, нежели его хозяин.

Он притронулся к бинту, чувствуя его шершавость и странное чужое тепло, будто бы вместе с его рукой по перевязке скользила и чужая. Загорелая, обвитая переплетениями вен, с резкими линиями и цепкими пальцами.

- Ненавижу, - хрипло выдохнул Саске.

Жизнь может появиться везде. Жизнь может появиться из чего угодно. Хрупкий росток ненависти пробивается даже сквозь серые камни безжизненной пустоши. Он тянется к красному солнцу своими тонкими побегами, что крепнут день ото дня и, в конце концов, превращаются в терновые кусты. Вместо плодов на чёрных ветвях - длинные шипы. Их можно собрать и букетом вонзить в спину любого.

Ненависть, в отличии от любви, будет плодоносить круглый год. Ей не страшны дожди, ветра или лучи убивающего всё живое солнца.

***

Он вернулся в комнату так и не покурив. Дыма внутри хватало и без сигарет.

- Ты ещё тут, - мрачно заметил Учиха.

Сидевший на кровати Орочимару кивнул на стол, где были разложены бинты и какие-то флаконы.

- Что это?

- Твоя рука. Знал, куда еду и решил взять с собой.

- Наруто сдал свою вахту тебе? - поднял брови Саске. - Теперь ты моя нянька?

Орочимару не ответил, поднимаясь и принимаясь распаковывать бинт под пристальным взглядом Учихи. Мужчине было глубоко плевать на мнение парня. Как и на его слова.

- Руку.

Саске фыркнул, но изодранную конечность с выбитыми костяшками всё-таки протянул. Если расценивать это как помощь, то, конечно, легче было бы послать Орочимару и выставить того за дверь, но доктор не спрашивал, а просто делал.

- Вижу, всё произошло так, как я и говорил, - хмыкнул доктор, развязывая свалявшийся узелок старой повязки.

- Мы живы. Так что ты ошибся.