Пустота

Четырьмя часами позже она стояла в дальнем углу сада, где, оставленная наедине с собственными мыслями и солнцем, допустила ту же ошибку, что и пожарные. Впрочем, ей показалось, что на месте беседки не груда янтарно мерцающих угольков, а иллюстрация из старомодной книжки для детей. Ей на миг померещилось, что там стоят бочонки и шкатулки в бронзовых обручах, чье содержимое – уж наверняка «сокровище»? – высыпалось на пол отполированной морем пещеры, и в сумраке трудно отличить покрытые соляным налетом камушки от изумрудов с куриное яйцо, а водоросли от тканей, расшитых богатыми и странными узорами.

Сморгнув, она превратила семиотический бутик в нечто более доступное пониманию: картонные ящики, порой двадцатилетней давности, набитые хламом, который Марни практически удалось выбросить из головы. Отцовская коллекция старинных карт и шторы, которые выбрасывать отказывалась уже Анна. Рождественские елочные игрушки. Игрушечная железная дорога «Хорнби», так и не распакованная. Пушка. Пластиковая посуда разных цветов, слишком маленькая для пикника, слишком большая для игрушки. Инвентарь фокусника, который Марни собирала в семилетнем возрасте, когда твердо решила стать престидижитатором: мотки поддельной лакрицы, якобы рентгеновские очки и якобы неснимаемые наручники. Лакированная японская коробочка: брось в такую бильярдный шарик – и можешь с ним попрощаться, хотя, если встряхнуть, слышно, как он где-то там внутри колотится. Чашка с отражением лица на дне: лицо это не было ее собственным. Сердечко на Валентинов день с диодной подсветкой. Детские игрушки из китайской пластмассы низкого качества, дешевой резины и перышек, сами по себе тривиальные, а теперь – подлинное сокровище для коллекционера[133].

– Я чувствую потерю, – сказала себе Марни.

Пока она была в Льюисе, полицейские отчаялись вызволить кота Джеймса и уехали по каким-то другим срочным делам. Марни стало легче. Эту бы их энергию на продуктивные цели – например, с ней самой поделиться. Может, стоило им кофе предложить? Они вроде бы и не ожидали этого.

Джеймс был уже стар. Она его никогда особо не любила, но родители считали, что ей совершенно необходимо завести питомца. Могло показаться, что Марни-тринадцатилетку понукают обзавестись эмоциональными привязанностями, полюбить кого-нибудь так же, как они – друг друга, сделать первые шаги на пути к уподоблению им. Марни энтузиазма по этому поводу не испытывала, но слушалась; что касается Джеймса, то он проявлял куда меньшую покорность: даже котенком он чурался людей, упрямился и вскоре избавил ее от таких усилий. Она ему в чем-то завидовала, но потом постаралась забыть. Если он сейчас исчезнет, его дальнейшее отсутствие просто пополнит череду аналогичных. Кот, тихонько исчезающий в собственном королевстве высоких трав и чертополоха между фруктовыми деревьями и рекой; смерть Тима; теперь смерть Анны. Ей на миг стало так плохо, что ноги-руки отнялись. В доме звякнул телефон, но когда Марни туда подоспела, уже перестал. Чтобы как-то отвлечься, она стала сортировать сообщения Анны. Одно от декоратора, чей проект переделки ванной Марни понравился, другое – ошибка вызова, с холодной автоматической отповедью; третье от самой Марни, оставленное предыдущим вечером, голосом таким усталым, что она едва себя узнала:

– Мам, у меня новости насчет тестов.

Остальные звонки, в общей сложности полдюжины, от психиатра Анны. Казалось, что ей срочно что-то надо. Марни уже хотела ей перезвонить, как заслышала шум на кухне: кот елозил миской по плитке пола.

– Джеймс! – воскликнула она. – Ой, Джеймс!

Хелен Альперт, уловленная клиенткой в наивную, но эффективную сеть проективного переноса, контрпереноса и идентификации, больше, чем сама себе могла признаться, разозлилась на отказ Анны в дальнейших сеансах и первый звонок на пути обратно из Уолтэмстоу совершила еще вечером.

Ответа не последовало. Быстро приписав это обычным причинам, она остановила «ситроен» на обочине трассы A406 где-то посреди длинной дуги плановой погибели между Брент-Кросс и Низденом и отошла на двадцать ярдов высунуться в ревущий трафик, чтобы поймать сеть. Водитель мини-кеба, неправильно предположив, что у нее сломалась машина, сперва затормозил и без разрешения открыл капот, потом стал осаждать ее просьбами подвезти. Она сперва послала его подальше, а потом без сил просидела на заднем сиденье «ситроена» с полчаса, словно все же сдалась и позволила себе роскошь заделаться пассажиркой. Вернувшись в безопасный Ричмонд, она снова стала названивать Анне: трижды за пять минут.

– Анна, у меня новости, и думаю, что вы измените свое решение, услышав их. Можем ли мы поговорить еще раз? Позвоните, когда вернетесь домой!

Она листала заметки, пока не стемнело, и провалилась в сон, все еще пытаясь понять, где преступила собственные правила.