Пустота

– Я никогда не устану от всего, что мы видим!

Все время полета тень пряталась в грузовых отсеках. Бортовые камеры засекали мимолетное движение в четвертом и шестом ангарах, но Лив неизменно опаздывала углядеть его причину. Тень мелькала на верхушке сходного трапа или в центральной вентиляционной шахте. Потом ее удалось проследить до жилой секции, но лишь как обесцвеченный участок воздуха или стершееся граффити, оставленное скучающим суперкарго лет сорок назад. То были изолированные случаи. Путешествие с Саудади на планету X принесло обычную дезориентирующую трясучку. Ирэн трахала Антуана. Антуан трахал Ирэн. По корпусу, точно струйки крови Христовой, скользили слизистые вязкие ленты небарионной материи. Лив Хюла слушала новости гало, но срочные включения радости не приносили. На второй день она развернула корабль основанием вниз, выполнила чистую посадку меньше чем в сотне ярдов от здания портовой администрации на Да Луш-Филде и осталась лежать в пилотском кресле, обессиленная настолько, что даже отключиться не могла, слушая, как тикают и клацают остывающие двигатели.

Спустя полчаса она проснулась в одиночестве. Выплюнула клубок пилотских коннекторов, выблевала немного желчи, печально нахохлилась на краю кресла, прижав руки к животу. Мониторы ожили. Нанокамеры засекли какое-то движение в сумраке на пересечении двух коридоров: полуоформленное, словно кто-то начал рисовать человека в воздухе коридора, но передумал. Голова, туловище и руки прочерчены отчетливо, хотя над ними еще нужно поработать, а чем ниже, тем схематичнее, и на уровне пупка видны лишь лоскуты и цветные ленточки. Фигура находилась на такой высоте от пола, что у нее должны были быть ноги. Ног не оказалось. По крайней мере, Лив Хюла их не видела. Когда фигура начала поворачиваться, Лив стало ясно, что лоскуты и ленточки не нарисованные: то были темные лохмотья плоти. Фигура была настоящая. Полая. Обугленная, разодранная. Лив метнулась прочь из рубки, выставив перед собой руки ладонями вперед, и завопила диким голосом:

– Ирэн! Антуан!

Ее никто не слышал, и она успела ощутить себя дурой. Остановилась на погрузочной платформе, на ослепительном свету.

В ту ночь ей приснился старый друг Эд Читаец, неоспоримо величайший ракетчик своего времени. Действие сна развернулось утром после большого нырка Лив. Эд лежал рядом с ней. В отеле «Венеция», любимом местечке всех звезд ракетного спорта, особенно гипердип-жокеев, которые тут отдыхали между нырками в фотосферу Франс-Шанса IV. Толстые струи фотонов, преимущественно из той же фотосферы, проникали в комнату, окрашивая стены в неестественно сочный желтый цвет и заставляя Лив вслух размышлять о погоде в ячейках Бенара. Она была очень счастлива. Эд подумывал встать и позавтракать. Одновременно с этим он во сне падал в тот же Франс-Шанс IV, куда нырнула сама Лив, отделенная от звезды лишь тонким, как бумага, корпусом «Нахалки Сэл»[19].

– Эд! – окликнула она – вдруг он не в курсе. – Эд, ты падаешь!

Вокруг Эда ярились струи горячего газа, подчеркивая резкими тенями его красивые скулы. Уловленный в нисходящие потоки плазмы температурой 4500 кельвинов, гипердип Эда разуверился в себе и стал разваливаться на части. Не корабль, а сущий невроз на движке.

Эд медленно повернул голову и улыбнулся ей.

– Я никогда не останавливаюсь, – объяснил он. – Я всегда падаю.

Лив проснулась в поту.

Несколько дней прошло в ожидании Антуанова связного.

Планета X пришла в запустение пятнадцать лет назад, после непредсказуемых перемен в поведении и распространении местных видов, вызванных неожиданными климатическими сдвигами, и ныне единственный континент ее представлял собой, в коммерческом смысле, преддверие ада. Пастельные здания фабрик спинтроники и спонсируемые ЗВК радиоастрономические обсерватории были законсервированы, спальные районы и курортные поселки пустовали. Космопорт Да Луш продолжал работать, но объемы трафика резко упали. Портовая администрация ограничивалась текущим досмотром. Единственный маленький бар с кондитерской при нем, «L’Ange du Foyer»[20], сводился к нескольким алюминиевым столикам под палящим солнцем; тут по утрам сидела в больших солнечных очках Ирэн-Мона за чашкой холодного латте с марципаном. Теплый ветер трепал грузовую декларацию Тони Рено, которую Ирэн использовала вместо подставки под чашку. На третий день листок весь покрылся коричневыми кружками; на четвертый стал напоминать послание из иного мира, которое опоздали отправить.