Пустота снаружи

Смоля очередную сигарету, Владимир обратил задумчивый взор в пустоту. Он не любил этого термина с тех самых пор, как оказался единственным существом во вселенной, к коему тот объективно подходил. Дело было в значении, которое люди вкладывали в слово «бог». Владимир не был тем богом, а в силу своей прагматичной натуры очень не хотел внушать кому-либо ложных надежд.

— Я — менеджер реальности, Кузя, вот что. Я… я как игрок в «Black & White»[7].

— Шикарная была игрушка.

— Отличная. Жаль, что Молинье потом скатился.

Оба вздохнули.

— И все же непонятно — как это с тобой произошло?

— Помнишь фильм «Брюс Всемогущий»?

— Ну.

— Все произошло совсем не так. Никто мне ничего не объяснял и не обещал, однажды я просто проснулся и понял, что что-то не так. В голове звучали чьи-то голоса, взгляд мог рассматривать отдельные атомы штукатурки на потолке, мысли всех вокруг были словно открытые книги, а дальше — больше. Я конкретно думал, что шизею, пока наконец не психанул и не стянул все пространство в космологическую сингулярность.

— И че?

— Че «че»? Знаешь, что случается с материей под большим давлением? Она раскаляется, Кузя.

— А. Знатно бомбануло?

— Про теорию Большого взрыва слышал? Так вот, Эйнштейн со товарищи в этом вопросе были теоретиками, а мне удалось попрактиковаться.

— О. И что потом?

— А ничего. Оказавшись один на один с новорожденной вселенной, я понял, что мне придется либо ждать еще миллиарды лет, чтобы оказаться в исходной точке своего обращения, то есть на новой Земле с новыми людьми, появление которых весьма вероятно; либо откатить континуум к точке старта самостоятельно. Второе, к счастью, получилось. Потом я не раз так делал.

— Сильно косячил?

— Прилично.

Взяв друга на руки, Владимир переместился на орбиту Земли.

— На моей памяти этот мир погибал туеву хучу раз, и всегда я возвращался назад, чтобы попробовать сначала.

— Чего попробовать?

— Сделать хорошо, — ответил бог. — Но потом я образумился и просто умыл руки. Так и живем теперь.

Глаза-бусинки черного хомяка пристально следили за лицом Владимира, а тот раздумывал: не стоит ли выбросить окурок прямо в космос? Орбита Земли уже так захламлена, право слово, что один окурок погоды не сделает.

— Владик, я умер?

— Сам не помнишь?

— Смутно.

Владимир вздохнул.

— Хочешь посмотреть на свои похороны?

— А можно?

— Откачу время немного назад, и постоим в сторонке.

Так он и сделал — устроил друга на одном высоком надгробии, а сам отошел. Кузьма Фомичев некоторое время, не шевелясь, наблюдал, как его прежнее тело клали в землю и засыпали землей.

— Слушай, а это норма, что ты и здесь, и там одновременно? — спросил он наконец.

— Малышева его знает, норма это или нет. Ты ничего больше не хочешь спросить?

— Ну, опуская тот факт, что раньше я был толстенным бородатым мужиком, а теперь стал хомяком… А впрочем, нет. Я хочу знать — почему теперь я хомяк? Ты же всемогущий, верно?

— В определенном смысле.

— Так можно мне было не умирать на правах старого друга?

Владимир кивнул: он ждал этого вопроса.

— В мире полно людей, чьи жизни ни на что не влияют, но ты, Кузя, твоя жизнь… а вернее, смерть, оказалась краеугольным историческим событием. Если бы ты только знал, сколько раз я пытался все переиначить.

Хомяк удивленно почесал лапками мордочку.

— Я всегда знал, что во мне что-то такое есть. Ну, кроме лишних килограммов и страсти к рисованию неко-рабынь. И почему же мироздание так меня не переваривает?

— Дело не столько в тебе, сколько в череде событий, запущенной твоей смертью. Твой убийца сядет в тюрьму, а семья, которую он тиранил, вздохнет спокойнее. Его младший сын сможет нормально выучиться, станет биологом и проживет нормальную долгую жизнь без наркотиков. Его монографии мир не потрясут, но через семьдесят лет после его смерти двое других биологов выстроят на одной из них теорию, а потом изобретут лекарство от болезни Альцгеймера, которое спасет жизнь старому опытному кардиохирургу, который сделает операцию ребенку, который станет прапрадедом будущего мирового лидера, великого объединителя, который поведет человечество в светлое будущее. Если же ты выживешь, Кузя, всего этого не случится. Просто не случится, и все. Я много чего перепробовал: ликвидировал Камнева сам, подсовывал эту монографию тем смышленым парням, даже ставил на твое место другого человека, но в итоге что-то шло не так. Последовательность событий была нарушена, в механизме оставалась ненужная деталь, уравнение мирового баланса начинало сыпаться, и мне приходилось поддерживать его структуру силой своей воли, пока все это не теряло смысл и я не откатывался назад. Так получилось, что ты должен был умереть.

Хомяк оглянулся на быстро выросший земляной холмик и на скорбящих людей, еще стоявших вокруг него.

— Засада. Ладно-ладно, не психую, ты меня знаешь, нервы как у галапагосской черепахи. Но — не сочти меня неблагодарным — ежели все было так плохо, то зачем ты вообще меня скопировал и сохранил в ужатом виде? Может, стоило понять, простить и отпустить…

— Куда? — спросил Владимир.