Пустоцвет

Дальнейшее слилось в часы, когда они ходили вместе, а потом Маша напрягалась, вцепившись в руку мужу, пережидая очередную схватку. Немного полежала — до следующей схватки. И опять — четыре шага до окна, пять — назад, до двери. Остановка у кровати. Схватка. Прилечь.

Он вытирал ей пот, шептал ласковые слова, терпел, когда пальцы женщины впивались ему в руку, оставляя синяки.

Его маленькая храбрая девочка!

Ей больно, он видел и сходил с ума от невозможности помочь.

Наконец, после очередного осмотра Маши врачом, её повезли в родовую палату. Георгий, как зомби, шел рядом с коляской и боялся выпустить руку Маши даже на мгновение.

Бледная, с мокрыми от пота волосками, прилипшими ко лбу, искусанные губы.

— Кричи, Маша! Кричи! — просил он, понимая — она сдерживается из-за него, не хочет показывать, насколько ей больно.

И мечтал свернуть шею Сомову.

— Тужься! — говорил врач, и Маша напрягалась, задерживая дыхание, сгибалась, насколько возможно. Егор встал сзади, чтобы голова женщины упиралась ему в грудь, задерживал дыхание вместе с ней и, кажется, даже тужился, умирая от страха, что все идет не так.

И снова натужный низкий звук выдоха, с каким Маша пыталась вытолкнуть их дочку, еще, ещё… Хлюпающие звуки…

И сердитый крик ребенка.

В первую секунду Егор даже не понял, что произошло, продолжая удерживать Машину голову.

Крик не умолкал, и он сфокусировал взгляд на врачах, которые крутили на столе что-то маленькое, красное с беловатыми мазками — он вспомнил, что это — смазка, покрывающая кожу младенца в утробе матери — громко и возмущенно орущее.

— Маша! — стыдно признаться, но он едва не прослезился — всё позади, Маша справилась! Они справились!

Наклонился к жене, поцеловал, вытер ей лицо, поправил непослушные прядки:

— Спасибо, родная!

Уставшая, бледная, сияя улыбкой и взглядом, Мария ответила на поцелуй.

— Тебе спасибо, одна бы я не справилась!

— Ну, родители, принимайте богатыря, — к ним подошла акушерка, — четыре двести! А голос какой? Генералом будет!

Она положила голенькое тельце Маше на грудь, ребенок заелозил ручками и ножками и зачмокал.

— Голодный, — умилилась женщина. — Сейчас, послед выйдет, и мама тебя покормит! Папаша, что вы стоите, как столб? Положите руку на спинку сына, видите, он беспокоится?

— Сына? — непонимающе переспросил Егор. — Вы что-то напутали, у нас дочка! Приняли пуповинку за…

— Пуповинку? — акушерка фыркнула, осторожно подняла младенца и поднесла его к лицу Георгия поближе, ткнув пальцем, куда смотреть. — Видите? Тут не перепутаешь, однозначно, мужичок! А за дочкой приходите года через два или три.

Ошарашенный Егор скользнул взглядом по тому, что так настойчиво показывала акушерка — действительно, без вариантов — мужик! — и протянул руки:

— Дайте мне… его.

— Удержишь?

— Конечно! — головка ребенка удобно поместилась в его ладони, на предплечье устроилось бархатно-нежное тельце, неожиданно тяжеленькое и активное.

— Ему не холодно? Он не простынет? — обеспокоенно спросил он у зрителей, жадно изучая личико малыша.

— Не замерзнет, — успокоили его.

Сын!

Ребенок поворачивал голову на бок, чмокал губками, сердито угукая и размахивая ручками. В какой-то момент крошечные пальчики малыша наткнулись на указательный палец мужчины, и тут же сомкнулись на нем.

Гоша внутренне ахнул, от нового ощущения — сын держит его за руку! Полчаса как родился, и уже держит его за руку!

Человечек в очередной раз повернул голову, оттопырил нижнюю губку, обиженно запыхтел и разразился оглушительным криком.

— Дай мне его! — у Маши закончилось терпение. — И, правда — мальчик! Вот вам и УЗИ! Сашенька, кушать хочешь, мой маленький?

Подняла голову, встретила счастливо-обалдевший взгляд мужа и сокрушенно проговорила:

— А мы коляску розовую купили. И конверт девчачий.

— Ничего, — ответил Георгий, с умилением рассматривая жену с ребенком у груди. — Пригодится, когда придем сюда за Полиной.

Леонид Иванович сидел на топчане, наблюдая за играющей Таей.

Как она изменилась и подросла за два года с того момента, как он забрал внучку к себе! Ребенок на глазах расцвел, болтает без умолку, дом с её появлением ожил.

Сентябрь в этом году выдался на редкость теплым, днем ощутимо припекало, и Гуров предпочитал проводить время на воздухе.

Совсем скоро, побаловав напоследок, бабье лето закончится, подует холодный ветер, заплачет небо, пожелтеют и облетят листья.

Осень — закат года. Закат жизни. Совсем, как у него.

Но у деревьев и цветов есть надежда на весну, а для людей второй жизни не припасено. А жаль! С учетом недочетов и промахов, которых каждый человек достаточно совершает при первой жизни, вторая попытка могла бы быть неизмеримо лучше!

Вот и остается радоваться на внучку и надеяться, что сможешь, хотя бы её уберечь от ошибок.

Здоровье после инфаркта так полностью и не восстановилось, сердце болело каждый день, без горсти таблеток и с кровати не встать. Кажется, совсем недавно он был крепким и активным, а сейчас — развалина, способная только переползти с кресла на диван.